Быт и нравы в средневековье. Предисловие Последние советы раздела «История»

Министерство образования Российской Федерации
Санкт-Петербургский Государственный Университет Технологии и Дизайна

Кафедра философии и социальных наук

Реферат по культурологии:

“Быт и нравы средневековья”

Санкт-Петербург
2003.

Содержание:
1.Введение…………………………………………………… …………………3
2.Яркость и острота жизни…………………………………………………….4
3.Рыцарство………………………………………………… …………………..7
4. Значение собора в средневековом городе…………………………………10
5.Горожанин и время………………………………………………………….. 14
6.Преступность средневековья…………………………………………… …..16
7. Роль церкви………………………………………………… ………………..17
7.1 Роль церкви в образовании…………………………………………… ….18
8. Заключение …………………………………………………………………..19
Приложение…………………………………………………… ………………...20
Список используемой литературы…………………………………………….. 21

1.Введение
. Мне захотелось внимательней рассмотреть жизнь тех времен. Чем жили люди? Какова была их мораль? Чем руководствовались в жизни? Какие повседневные заботы занимали их умы? Насколько же сильно контрастируют интересы людей настоящего и того времени? Как и сейчас были большие города, площади, но с тех пор многое изменилось: если раньше на площади можно было услышать
скрип колес, цоканье копыт, стук деревянных башмаков, крики торговцев-разносчиков, грохот и звон ремесленных мастерских, то сейчас это сменилось бешенным темпом городских улиц, промышленными заводами. А как же изменились люди?
Мне было интересно выяснить какую роль играл собор. И почему строительству собора уделялось столько времени. Какой смысл вносил собор в общественную жизнь?

2.Яркость и острота жизни
Когда мир был на пять веков моложе, все жизненные происшествия облекались в формы, очерченные куда более резко, чем в наше время. Страдания и радость, злосчастье и удача гораздо более ощутимо; человеческие переживания сохраняли ту степень полноты и непосредственности, с которой и поныне воспринимает горе и радость душа ребенка. Всякое действие, всякий поступок следовал разработанному и выразительному ритуалу, возвышаясь до прочного и неизменного стиля жизни. Важные события: рождение, брак, смерть- благодаря церковным таинствам достигали блеска мистерии. Вещи не столь значительные, такие как путешествие, работа, деловое или дружеское посещение, так же сопровождались неоднократными благословениями, церемониями, присловьями и обставлялись теми или иными обрядами.
Бедствиям и обездоленности неоткуда было ждать облегчения, в ту пору они были куда мучительнее и страшнее. Болезнь и здоровье рознились намного сильнее, пугающий мрак и суровая стужа зимою представляли собой настоящее зло. Знатностью и богатством упивались с большей алчностью и более истово, ибо они гораздо острее противостояли вопиющей нищете и отверженности. Подбитый мехом плащ, жаркий огонь очага, вино и шутка, мягкое и удобное ложе доставляли то громадное наслаждение, которое впоследствии, быть может благодаря английским романам, неизменно становиться самым ярким воплощением житейских радостей. Все стороны жизни выставлялись напоказ кичливо и грубо. Прокаженные вертели свои трещотки и собирались в процессии, нищие вопили на папертях, обнажая свое убожество и уродства. Состояния и сословия, звания и профессия различались одеждой. Знатные господа передвигались не иначе как блистая великолепием оружия и нарядов, всем на страх и на зависть. Отправление правосудия, появление купцов с товаром, свадьбы и похороны громогласно возвещались криками, процессиями, плачем и музыкой. Влюбленные носили цвета своей дамы, члены братства – свою эмблему, сторонники влиятельной персоны – соответствующие значки и отличия.
Во внешнем облике городов и деревень так же преобладали пестрота и контрасты. Средневековый город не переходил, подобно нашим городам, в неряшливые окраины с бесхитростными домишками и унылыми фабриками, но выступал как единое целое, опоясанный стенами и ощетинившийся грозными башнями. Сколь высокими и массивными ни были бы каменные дома купцов или знати, здания храмов своими громадами величественно царили над городом.
Разница между летом и зимой ощущалась резче, чем в нашей жизни, так же как между светом и тьмой, тишиною и шумом. Современному городу едва ли ведомы непроглядная темень, мертвая тишина, впечатляющее воздействие одинокого огонька или одиночного далекого крика.
Из-за постоянных контрастов, пестроты форм всего, что затрагивало ум и чувства, каждодневная жизнь возбуждала и разжигала страсть, проявлявшиеся то в неожиданных взрывах грубой необузданности и зверской жестокости, то в порывах душевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизнь средневекового города.
Но один звук неизменно перекрывал шум беспокойной жизни; сколь бы ни был разнообразным, он не смешивался ни с чем и возносил все превосходящее в сферу порядка и ясности. Это колокольный звон колокола в повседневной жизни уподоблялись предостерегающим добрым духам, которые знакомыми всем голосами возвещали горе и радость, покой и тревогу, созывали народ и предупреждали о грозящей опасности. Их звали по именам: Роланд, Толстуха, Жаклин – и каждый разбирался в значении того или иного звона. И хотя колокола звучали почти без умолку, внимание к их звону не притуплялось. В продолжении пресловутого судебного поединка между двумя горожанами в 1455г., повергшего в состояние невероятного напряжения и город, и весь бургундский двор, большой колокол – «ужасавший слух», по словам Шателлена,- звонил, пока не окончилась схватка. На колокольные церкви Богоматери в Антверпене все еще висит старинный набатный колокол, отлитый в 1316 году и прозванный «Orida», т.е. horrida – страшный. Какое же невероятное возбуждение должно было охватывать каждого, когда все церкви и монастыри Парижа били в колокола с утра до вечера – и даже ночью – по случаю избрания папы, который должен был положить конец схизме, или в честь заключения мира между бургиньонами и арманьяками.
Глубокие волнующее зрелище, несомненно, представляли собою процессии. В худые времена – а они случались нередко – шествия сменяли друг друга, день за днем, за неделей неделя. Когда пагубная распря между Орлеанским и Бургундским домами в конце концов привела к открытой гражданской войне и король Карл VI в 1412г. развернул орифламму, что бы вместе с Иоанном Бесстрашным выступить против арманьяков, которые изменили родине, вступив в союз с англичанами, в Париже на время пребывания короля во враждебных землях было решено устраивать процессии ежедневно. Они продолжались с конца мая чуть не до конца июля; в них участвовали сменявшие друг друга ордена, гильдии и корпорации; они шли всякий раз по другим улицам и всякий раз несли другие реликвии. В эти дни люди постились; все шли босиком – советники парламента, так же как и беднейшие горожане. Многие несли факелы или свечи. Среди участников процессии всегда были дети. Пешком, издалека, босиком приходили в Париж бедняки-крестьяне. Люди шли сами или взирали на идущих. А время было весьма дождливое.
А еще были торжественные выходы блистательных вельмож, обставлявшиеся со всем хитроумием и искусностью, на которые только хватало воображения. И в никогда не прекращающемся изобилии – казни. Жестокое возбуждение и грубое участие, вызываемые зрелищем эшафота, были важной составной частью духовной пищи народа. Это спектакли с нравоучением. Для ужасных преступлений изобретаются ужасные наказания. В Брюсселе молодого поджигателя и убийцу, приковывают цепью к кольцу, надетому на шест, вокруг которого пылают вязанки хвороста и соломы. Обратившись с трогательными словами к зрителям, он столь умягчил их сердца, «что проливали все слезы из сострадания, и поставил в пример кончину свою, как прекраснейшую из дотоле кем-либо виденных». Менсир Мансар дю Буа, арманьяк, которого должны были обезглавить в 1411г. в Париже во время бургиньонского террора, не только от всего сердца дарует прощение палачу, о чем тот просит его согласно с обычаем, но и желает обменяться с ним поцелуем. «И были там толпы народу, и все почти плакали слезами горькими». Нередко осужденными были знатными господами, и тогда народ получал еще более живое удовлетворение от свершения неумолимого правосудия и еще более жестокий урок бренности земного величия, нежели то могло сделать какое-либо живописное изображение Пляски смерти. Власти старались ничего не упустить для достижения эффекта всего спектакля: знаки высокого достоинства осужденных сопровождали их во время этого скорбного шествия.
Повседневная жизнь неизменно давала бесконечное раздолье пылким страстям и детской фантазии. Современная медиевистика, которая из-за недостоверности хроник преимущественно обращается, насколько это возможно, к источникам, которые носят официальный характер, невольно впадает тем самым в опасную ошибку. Такие источники недостаточно выявляют те различия в образе жизни, которые отделяют нас от эпохи Средневековья. Они заставляют нас забывать о напряженном пафосе средневековой жизни. Из всех окрашивавших е страстей они говорят нам только о двух: об алчности и воинственности. Кого не изумит то почти непостижимое неистовство, то постоянство, с которым в правовых документах позднего Средневековья выступают на первый план корыстолюбие, неуживчивость, мстительность! Лишь в связи с этой обуревавшей всех страстностью, опалявшей все стороны жизни, можно понять и принять свойственные тем людям стремления. Именно поэтому хроники, пусть даже они и скользят по поверхности описываемых событий и к тому же так часто сообщают ложные сведения, совершенно необходимы, если мы хотим увидеть это время в его истинном свете.
Жизнь все еще сохраняла колорит сказки. Если даже придворные хронисты, знатные, ученые люди, приближенные государей, видели и изображали последних не иначе как в архаичном, иератическом облике, то что должен был означать для наивного народного воображения волшебный блеск королевской власти!

Община горожан. Уникальность средневековым городам Западной Европы придавал их социально-политический строй. Все остальные черты- концентрация населения, узкие улицы, стены и башни, занятия горожан, экономические и идеологические функции и политическая роль – могли быть присуще так же и городам иных регионов и иных эпох. Но только на средневековом Западе город неизменно представляется в виде саморегулирующей общины, наделенной относительно высокой степенью автономии и обладающей особым правом и достаточно сложной структурой.

3.Рыцарство
Рыцарство - особый привилегированный социальный слой средневекового общества. Традиционно это понятие связывают с историей стран Западной и Центральной Европы, где в период расцвета средневековья к рыцарству, по сути, относились все светские феодалы-воины. Но чаще этот термин употребляют в отношении средних и мелких феодалов в противовес знати. Зарождение рыцарства относится к тому периоду раннего средневековья (7-8 вв.), когда получили широкое распространение условные формы феодального землевладения, сначала пожизненные, позже наследственные. При передачи земли в феод его жалователь становился сеньором (сюзереном), а получатель - вассалом последнего, что предполагало военную службу (обязательная военная служба не превышало 40 дней в году) и исполнение некоторых других повинностей в пользу сеньора. К ним относились денежная "помощь" в случае посвящения сына в рыцари, свадьбы дочери, необходимости выкупа сеньора, попавшего в плен. Согласно обычаю, вассала участвовали в суде сеньора, присутствовали в его совете. Церемония оформления вассальных отношений называлась оммажем, а клятва верности сеньору - фуа. Если размеры полученной за службу земли позволяли, новый владелец в свою очередь передавал часть ее в качестве феодов своим вассалам (субинфеодация). Так складывалась многоступенчатая система вассалитета ("сюзеренитет", "феодальная иерархия", "феодальная лестница") от верховного сюзерена - короля до однощитных рыцарей, не имевших своих вассалов. Для континентальных стран Западной Европы правила вассальных отношений отражал принцип: "вассал моего вассала не мой вассал", в то время как, например, в Англии (солсберийская присяга 1085 г.) была введена прямая вассальная зависимость всех феодальных землевладельцев от короля с обязательной службой в королевском войске.
Иерархия вассальных отношений повторяла иерархию земельных владений и определяла принцип формирования военного ополчения феодалов. Так, вместе с утверждением военно-ленных отношений шло формирование рыцарства как служилого военно-феодального сословия, расцвет которого приходится на 11-14 вв. Военное дело стало его главной социальной функцией. Военная профессия давала права и привилегии, определяла особые сословные воззрения, этические нормы, традиции, культурные ценности.
В военные обязанности рыцарей входило защищать честь и достоинство сюзерена, а главное - землю от посягательств как со стороны соседних феодальных властителей в междоусобных войнах, так и войск других государств в случае внешнего нападения. В условиях междоусобицы грань между защитой собственных владений и захватом чужих земель была достаточно зыбкой, и поборник справедливости на словах нередко оказывался захватчиком на деле, не говоря уже об участиях в завоевательных кампаниях, организованных королевской властью, как например, многочисленные походы германских императоров в Италию, или самим папой римским, как крестовые походы. Рыцарское войско являло собой могущественную силу. Его вооружение, тактика боя отвечали военным задачам, масштабам военных операций и техническому уровню своего времени. Защищенная металлическими военными доспехами, рыцарская конница, малоуязвимая для пеших воинов и крестьянского ополчения играла основную роль в бою.
Феодальные войны не исчерпывали социальной роли рыцарства. В условиях феодальной раздробленности при относительной слабости королевской власти рыцарство, скрепленное системой вассалитета в единую привилегированную корпорацию, охраняло право собственности феодалов на землю, основу их господства. Ярким примером тому может служить история подавления крупнейшего крестьянского восстания во Франции - Жакерии (1358-1359), вспыхнувшей во время Столетней войны. При этом рыцари, представлявшие воюющие стороны, англичане и французы, объединились под знаменами наваррского короля Карла Злого и обратили оружие против восставших крестьян, решая общую социальную проблему. Влияло рыцарство и на политические процессы эпохи, так как социальные интересы феодального класса в целом и нормы рыцарской морали до известной степени сдерживали центробежные тенденции, ограничивали феодальную вольницу. В ходе процесса государственной централизации рыцарство (средние и мелкие феодалы) составляло основную военную силу королей в их противостоянии знати в борьбе за территориальное объединение страны и реальную власть в государстве. Так было, например, во Франции в 14 в., когда в нарушение прежней нормы вассального права значительная часть рыцарства привлекалась в армию короля на условиях денежной оплаты.
Участие в рыцарском войске требовало известной обеспеченности, и земельное пожалованье было не только вознаграждением за службу, но и необходимым материальным условием ее осуществления, поскольку и боевого коня, и дорогое тяжелое вооружение (копье, меч, булаву, доспехи, броню для коня) рыцарь приобретал на собственные средства, не говоря о содержании соответствующей свиты. Рыцарские доспехи включали до 200 деталей, а общий вес военного снаряжения доходил до 50 кг; с течением времени росли их сложность и цена. Подготовке будущих воинов служила система рыцарского обучения и воспитания. В Западной Европе мальчики до 7 лет росли в семье, позднее до 14 лет воспитывались при дворе сеньора в качестве пажа, затем - оруженосца, наконец совершалась церемония посвящения их в рыцари.
Традиция требовала от рыцаря быть сведущим в вопросах религии, знать правила придворного этикета, владеть "семью рыцарскими добродетелями": верховой ездой, фехтованием, искусным обращением с копьем, плаванием, охотой, игрой в шашки, сочинением и пением стихов в честь дамы сердца.
Посвящение в рыцари символизировало вхождение в привилегированное сословие, приобщение к его правам и обязанностям и сопровождалось особой церемонией. Согласно европейскому обычаю, рыцарь посвящающий в звание, ударял посвящаемого мечом плашмя по плечу, произносил формулу посвящения, одевал шлем и золотые шпоры, вручал меч - символ рыцарского достоинства - и щит с изображением герба и девиза. Посвященный, в свою очередь, давал клятву верности и обязательство соблюдать кодекс чести. Ритуал часто заканчивался рыцарским турниром (поединком) - демонстрацией воинской выучки и храбрости.
Рыцарские традиции и особые этические нормы складывались веками. В основе кодекса чести лежал принцип верности сюзерену и долгу. К числу рыцарских достоинств относили воинскую отвагу и презрение к опасности, гордость, благородное отношение к женщине, внимание к нуждающимся в помощи членам рыцарских фамилий. Осуждению подлежали скаредность и скупость, не прощалось предательство.
Но идеал не всегда был в согласии с реальностью. Что же касается грабительских походов в чужие земли (например, взятие Иерусалима или Константинополя во время крестовых походов), то рыцарские "подвиги" приносили горе, разорение, поругание и позор не одним простолюдинам.
Крестовые походы способствовали становлению идей, обычаев, морали рыцарства, взаимодействию западных и восточных традиций. В ходе их в Палестине для защиты и расширения владений крестоносцев возникли особые организации западноевропейских феодалов - духовно- рыцарские ордены. К ним относятся орден Иоаннитов (1113), орден Тамплиеров (1118), Тевтонский орден (1128). Позже в Испании действовали ордены Калатрава, Сант-Яго, Алькантара. В Прибалтике известен орден Меченосцев и Ливонский. Члены ордена давали монашеские обеты (нестяжание, отказ от имущества, целомудрие, повиновение), носили схожие с монашескими одеяния, а под ними - военные доспехи. Каждый орден имел свою отличительную одежду (например, у тамплиеров - белый плащ с красным крестом). Организационно они строились на основе строгой иерархии, возглавляемой выборным магистром, утверждаемым папой римским. При магистре действовал капитул (совет), с законодательными функциями.
Отражение рыцарских нравов в области духовной культуры открыло ярчайшую страницу средневековой литературы со своим особым колоритом, жанром и стилем. Она поэтизировала земные радости вопреки христианскому аскетизму, прославляла подвиг и не только воплощала рыцарские идеалы, но и формировала их. Наряду с героическим эпосом высокого патриотического звучания (например, французская "Песнь о Роланде", испанская "Песнь о моем Сиде") появились рыцарская поэзия (например, лирика трубадуров и труверов во Франции и миннезингеров в Германии) и рыцарский роман (история любви Тристана и Изольды), представлявшие так называемую "куртуазную литературу" (от французского courtois - учтивый, рыцарский) с обязательным культом дамы.
В Европе рыцарство теряет значение основной военной силы феодальных государств с 15 в. Предвестницей заката славы французского рыцарства стала так называемая "битва шпор" (11 июля 1302 г.), когда пешее ополчение фландрских горожан разгромило французскую рыцарскую конницу. Позже неэффективность действий французского рыцарского войска с очевидностью проявилась на первом этапе Столетней войны, когда оно потерпело ряд тяжелейших поражений от английской армии. Выдержать конкуренцию наемных армий, использовавших огнестрельное оружие (оно появилось в 15 в.), рыцарство оказалось не способным. Новые условия эпохи разложения феодализма и зарождения капиталистических отношений привели к исчезновению его с исторической арены. В 16-17 вв. рыцарство окончательно утрачивает специфику особого сословия и входит в состав дворянства.
Воспитанные на военных традициях предков представители старых рыцарских родов составляли офицерский корпус армий абсолютистского времени, отправлялись в рискованные морские экспедиции, осуществляли колониальные захваты. Дворянская этика последующих веков, включая благородные принципы верности долгу и достойного служения отечеству, несомненно, несет в себе влияние рыцарской эпохи.

4.Значение собора в средневековом городе
В средневековом городе собор долгое время был единственным общественным зданием. Он исполнял роль не только религиозного, идеологического, культурного, просветительского центра, но и административного и в какой-то степени хозяйственного. Позднее появились ратуши и крытые рынки, и часть функций собора перешла к ним, но и тогда он отнюдь не остался только религиозным центром. Представление о том, что «главные задачи города…служили материальной основой и символами конфликтующих социальных сил, доминировавших в городской жизни: замок-опора светской феодальной власти; собор-воплощение власти духовенства; ратуша-оплот самоуправления горожан» (А.В.Иконников)- справедливо только отчасти. Их безоговорочное приятие упрощает социально-культурную жизнь средневекового города.
Современному человеку достаточно сложно воспринять многообразие функций средневекового собора, его значимость во всех сферах городской жизни. Собор остался храмом, культовым зданием или стал памятником архитектуры и культуры, музеем, концертным залом, необходимым и доступным немногим. Его сегодняшняя жизнь не передает полнокровия его бытия в прошлом.
Средневековый город был невелик и замкнут стенами. Жители воспринимали его целостно, в ансамбле, - чувство, утраченное в современном городе. Собор определяет архитектурный и пространственный центр города, при любом типе городской планировки паутина улиц тяготела к нему. Как самое высокое здание в городе в случае необходимости он служил сторожевой башней. Соборная площадь была главной, а иногда и единственной. Все жизненно важные публичные действа происходили или начинались на этой площади. Впоследствии, когда рынок из пригорода был перенесен в город и появилась специальная рыночная площадь, она одним из углов часто примыкает к соборной. Так было в ряде городов Германии и Франции: Дрездене, Мейсене, Наумбурге, Монтобане, Монпазье. В городе, помимо главного собора, как правило, были еще и приходские церкви, им передавалась часть функций собора. В больших городах их число могло быть значительным. Так современник отмечает в Лондоне конца XII в. Сто двадцать шесть таких церквей.
Нашим восхищенным взорам собор предстает в завершенном и «очищенном виде». Вокруг него нет тех маленьких лавок и лавчонок, которые, подобно птичьим гнездам, лепились на всех выступах и вызывали требования городских и церковных властей « не пробивать дыр в стенах храма». Эстетическая неуместность этих лавок, видимо, совсем не смущала современников, они становились неотъемлемой частью собора, не мешали его величию. Иным был и силуэт собора, поскольку то одно, то другое его крыло постоянно находилось в лесах.
Средневековый город был шумным: на небольшом пространстве раздавался скрип колес, цоканье копыт, стук деревянных башмаков, крики торговцев-разносчиков, грохот и звон ремесленных мастерских, голоса и колокольчики домашних животных, которых только постепенно постановления городских властей вытесняли с улиц, трещотки больных проказой. «Но один звук неизменно перекрывал шум беспокойной жизни: сколь бы он ни был разнообразным, он не смешивался ни с чем возносил все происходящее в сферу порядка и ясности. Это колокольный звон. Колокола в повседневной жизни уподоблялись предостерегающим добрым духам, которые знакомыми всем голосами возвещали горе и радость, покой и тревогу, созвали народ и предупреждали о грозившей опасности. Их звали по именам: Роланд, Толстуха-Жаклин – и каждый разбирался в значении того или иного звона. И хотя их глосса звучали почти без умолку, внимание к их звону вовсе не притуплялось» (Й. Хёйзинга). Соборный колосок составлял необходимую информацию всем горожанам сразу: о пожаре, о море, нападении, каком-либо экстренном внутригородском событии. И в наши дни древние « Большой Поль» или « Большой Бен» одушевляют пространство современного города.
Собор был хранителем времени. Колокола отбивали часы уточного богослужения, но они же долгое время возвещали начало и конец работы ремесленника. До XIVв. – начала распространения механических башенных часов – именно соборный колокол задавал ритм « благоразмеренной жизни».
Недреманное око церкви сопровождало горожанина от рождения до смерти. Церковь принимала его в общество, и она же помогала ему перейти в загробную жизнь. Церковные таинства и ритуалы были существенной частью повседневной жизни. Крещение, помолвка, брачная церемония, отпевание и погребение, исповедь и причащение – все это связывало горожанина с собором или приходской церковью(в малых городах собор был и приходской церковью), позволяло ощутить себя частью христианского социума. Собор служил и местом захоронения состоятельных граждан, у некоторых там находились замкнутые родовые усыпальницы с надгробными памятниками. Это было не только престижно, но и практично(как отмечают историки, ограбления приходских кладбищ происходило постоянно).
Взаимоотношения горожан и городского духовенства были далеки от идиллии. Хроники Гвиберта Ножанского, Оттона Фрейзингенского, Ричарда Девизе не говорят о горожанах ничего доброго. В свою очередь в городской литературе – фаблио, шванках, сатирической поэзии- монах и священник часто осмеиваются. Горожане выступают против свободы духовенства от налогов, они стремятся не только высвободиться из под власти своих прелатов-сеньоров, но и взять под муниципальный контроль дела, традиционно находившиеся в ведении церкви. Показательная в этом отношении эволюция положения больниц, которые в течении XIII-XIVвв. постепенно перестают быть церковными учреждениями, хотя и сохраняют покровительство церкви и в силу этого неприкосновенность своего имущества. Однако нередкое противостояние духовенству сочетается с постоянными контактами с ним в повседневной жизни и не мешает горожанам считать строительство и украшение собора своим кровным делом.
В строительстве городского собора участвовали не только горожане, но и крестьяне округи, магнаты и духовенство. Средневековые хроники и другие документы отразили поразившее современников примеры религиозного энтузиазма: «дамы, рыцари-все стремились не только пожертвованиям, но и посильным трудом помочь строительству». Нередко для возведения собора собирали средства по всей стране. « Широкое распространение в средние века приобрели самые разнообразные донации, дарения, вклады на строительство храма, рассматривавшиеся как достойное и благоугодное дело. Чаще всего это были пожертвования драгоценностей и ценных вещей, денежные суммы или бесплатное предоставление материалов для будущей постройки» (К.М. Муратов). Собор строился несколько десятков лет, но полное завершение постройки тянулось столетиями. От поколения к поколению предавались легенды о закладке и строительстве храма, собирались все новые и новые средства, делались дарения, оставлялись завещания. Фраза папского легата и бывшего канцлера парижского университета Одо де Шатору, что « собор Парижской Богоматери построен на гроши бедных вдов» разумеется, не должна восприниматься буквально, но именно под собой основания. Искренний порыв благочестия сочетался с соперничеством с соседним городом, а у кого-то и с желанием получить личное отпущение грехов. Прекрасный собор был одним из важных знаков престижа, демонстрировал силу и богатство городской общины. Размеры храмов, построенных в совсем небольших городах, роскошь и сложность их интерьеров отвечают потребности создать нечто несоизмеримое по красоте и величию со всем окружающим. О значимости собора говорит и стремление немедленно восстановить его послед пожара, причем непременно на том же месте, что бы сохранить привычные объекты паломничества.
Строительство собора было многие годы в центре внимания горожан, но вступал он в действие задолго до своего окончательного завершения. Постройку начинали с хоровой части, крышу сооружали, как правило, еще до перекрытия храма сводами, таким образом богослужение можно было совершать достаточно быстро после начала строительства.
и т.д.................

СЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ. В раннем средневековье парная семья – родители с детьми – как самостоятельная обычно не воспринималась и включалась в более широкий круг родственников и всех, живших под одной крышей, в том числе и слуг.

С IХ в. для благословения новобрачных начинают привлекаться священники. В ХI в., не без церковного влияния, в качестве основной ячейки начинает восприниматься малая парная семья. С этого времени влияние церкви на семью усиливается, венчание в храме превращается в основной обряд ее создания, хотя обязательным оно стало только в ХIII в. Но и позднее сохранялось не освященное церковью сожительство, особенно в крестьянской среде, хотя дети от таких связей часто считались незаконнорожденными.

Чувства не были основой семьи, а ее дополнением. Суть брака церковь видела только в продолжении рода человеческого. Страсть осуждалась, ибо уводила от любви к Богу. Поэтому пылкое отношение мужа к своей жене квалифицировалось как грех, вид разврата.

В брак вступали рано. Согласно церковным правилам, жених должен был достигать 14 лет, невеста - 12. Выбор супругов, особенно таких малолетних, осуществляли родители исходя из экономических или престижных соображений.

Женщина в семье, как и в обществе, занимала приниженное положение, что во многом опиралось на церковное представление о ней как приманке сатаны, орудии соблазна и грехопадения, пришедшее из монастырей. Как самостоятельные личности женщины в средние века не воспринимались, в том числе и большинством их самих. Участие женщин в общественной жизни допускалось только через монашество. Аристократки в качестве настоятельниц могли добывать и реализовывать права на власть. Показательно, что адюльтер жены почти всегда считался поводом к разводу, а измена мужа – нет.

С другой стороны, развитие городской экономики позволило, в ряде случаев, повысить статус женщин. Постепенно в городах складывается набор женских профессий и занятий: ткачество, прядение, выпечка хлеба, пивоварение, управление трактирами. Однако дискуссия о грамоте для женщин продолжалась до конца средневековья (дома читать должны были мужчины).

Развитие семьи в средние века получило своеобразное отражение в изменениях оформления погребений . С V-VI вв. семья и дети исчезают с надгробий, как, впрочем, и сами надгмогильные изображения. Вновь надгробия появляются в ХI-ХII вв., но муж и жена захораниваются раздельно, дети вообще не изображаются. Совместные захоронения супругов отмечены с ХIV в. Тогда же появляются изображения детей, но без указания возраста и слов скорби. В ХVI в. появляются надписи о горе родителей, а изображения конкретного ребенка – лишь в ХVII в.

В условиях, когда чуть ли не большинство детей умирало в младенчестве, а почти половина женщин – при родах, когда эпидемии уничтожали всех подряд, когда редкая рана заживала и когда не зарубцовывался почти не один шрам, когда и сама жизнь, и церковь приучали постоянно думать о смерти, мысли о ней были будничными, привычными. До ХIII в. вообще считалось, что до второго пришествия Христа и Страшного Суда люди не умирают, а впадают в сон. Лишь с усложнением жизни, прежде всего, в городах, уже с ХII в. появляется страх перед смертью. А с ХIII в. представление о сне до Страшного Суда сменяется понятием Чистилища, в котором после смерти определяется, где пребывать душе, в раю или аду.

О развитии семьи свидетельствует история имен . Христианство ограничило выбор имен святцами (церковным календарем с именами святых, которые почитались церковью в тот или иной день). Имен в итоге стало меньше. Причем быстрее к этой традиции приобщалась знать, что выделяло ее среди остального населения. Но быстро появилось много одинаковых имен, что привело к возникновению фамилий, которые в Западной Европе произошли в ХII в. от прозвищ.

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВРЕМЕНИ. В средневековой Европе применялся солнечный календарь, возникший у древних земледельческих народов из потребности определять по солнцу начало полевых работ. В средние века европейцы использовали юлианский календарь . Но он был не совсем точным. Принятая в нем продолжительность среднего солнечного года превосходила истинную настолько, что за 128 лет накапливалась ошибка в 1 день. В результате сроки действительного весеннего равноденствия перестали совпадать с календарными. Это имело принципиальное значение для Пасхальных расчетов. Ошибку обнаружили в средние века, но лишь в ХVI в., когда ошибка составила уже 10 дней, при папе Григории ХIII создали комиссию по реформе календаря. В итоге появился новый, григорианский календарь , в котором ошибка в 1 день набегает за 3280 лет. Декретом папы вслед за 6 октября 1582 г. должно было следовать 15 октября. Но переход на новый календарь из-за рассмотренной консервативности людей затянулся даже в Западной Европе и на ХVII в.

На средние века приходится установление еще одного временнóго признака – христианской эры . Она была введена в 525 г. римским монахом Дионисием Малым, высчитавшим дату рождения Христа (753 г. от основания Рима). В документах понятие "христианская эра" стало употребляться с VII в. Но лишь с ХV в. все папские документы получили дату от Рождества Христова, а всеобщим это летосчисление стало только в ХVIII в.

Семидневная неделя в средние века была заимствована также от древних, от римлян, в средневековую Европу пришли и названия дней недели. Первое время христиане, как и иудеи, праздновали субботу как день, посвященный Богу. Но во II в. день отдыха был перенесен на день Солнца, а император Константин узаконил этот праздник. Каролинги сделали эту традицию обязательной по всей империи, объявив воскресенье днем отдыха и молитв.

Средневековый человек вообще был почти безразличен ко времени, что вызывалось общей рутиной жизни, ее однообразием, связью человека с природным ритмом. Время не ощущалось, его не берегли, хотя жили не долго, в среднем, до 30-35 лет. Считалось, что время – собственность Бога, человек над временем не властен.

Однако, при неторопливости, медлительности общества в целом, при медленном течении жизни, зависимой от природных циклов, люди быстро взрослели и быстро реализовывали свои способности: малая продолжительность жизни как бы спрессовывала время и к 25-30 годам люди много успевали. Особенно это относится к верхам общества: молодые короли, герцоги, епископы и т.д. Старость начиналась с современного зрелого возраста. Средневековым же миром правили молодые. Но церковное представление – все смертны – вело к недостатку жажды жизни.

ПЕРЕДВИЖЕНИЕ. Оно было таким же неторопливым, как и течение времени. За сутки обычно покрывали лишь несколько десятков километров. Столь неторопливо путешествовали не только из-за того, что не знали цену времени. В основном передвигались пешком, ибо на лошади было дорого. Часто аристократов, едущих верхом, сопровождали пешие слуги, т.е. преимущества в скорости у всадника не было. Но путешествие на лошади было комфортнее и отражало определенное социальное положение путника. Т.е. средняя скорость передвижения в средние века определялась скоростью пешехода и редко превышала 30 км.

В очень плохом состоянии были дороги. Прежде всего, они были узкими, более напоминая тропы. Зимой и в дожди они становились непроезжими. Лучше были дороги во Франции, благодаря введению королями и монастырями дорожной повинности. Мостов было мало, и отличались они непрочностью. Каменные мосты начали строить в ХIII в. Более удобными для передвижения были реки – "божьи дороги", как их тогда называли.

Вообще, средневековые дороги нельзя рассматривать с современной точки зрения. У них тогда были иные функции, ибо большинство людей передвигались пешком или верхом, что не требовало больших затрат на их твердое покрытие. Удобство при ходьбе и хороший обзор – вот все, что от них требовалось.

Мешала передвижению обстановка феодального произвола: таможенные пошлины, обязательные маршруты для купцов, которые определяли феодалы в своих владениях (путь нередко специально удлиняли для взимания дополнительных пошлин), плата за обязательный конвой, который должны были предоставлять феодалы. Хотя чаще они брали деньги за охрану и выдавали соответствующую грамоту. Но было бы неверно делать вывод о том, что дороги были почти всегда пустынными. Ездили много. Отсутствие надежной связи требовало личных контактов: буквально не слезали с седла многие короли. Часты были переезды феодалов из поместья в поместье: и для контроля, и для проедания запасов – легче было приезжать самими, чем перевозить продукты. Ездили купцы-коробейники из-за недостатка покупателей.

СВЯЗЬ. Описанное состояние путей сообщений приводило к тому, что на доставку писем уходили месяцы. Препятствием в развитии почтовой связи была и всеобщая неграмотность.

В ХII в. переписка становится более интенсивной, причем писали, в основном, любовные и религиозные письма. С ХIII в. распространилась и деловая переписка. Но надо заметить, что даже образованные люди чаще диктовали свои письма, ибо письмо было сложным и трудоемким делом. Почтовая служба была учреждена лишь в 1490 г. императором Фридрихом III Габсбургом.

ГИГИЕНА средневекового населения находилась на весьма низком уровне. Почти невозможно было стирать из-за отсутствия мыла, позднее – из-за его дороговизны. Большинство европейских народов не знали полотенец, носовых платков; до ХIII-ХIV вв. отсутствовало и нижнее белье. Посуда была общая, пили из общих кубков, пищу брали руками доставая ее из общего горшка.

Во многих городах по улицам бродили свиньи, валялись дохлые кошки, собаки. Даже в позднем средневековье почти не было водопроводов – вода часто была непригодной для питья. Там же, где все же были резервуары для воды, также часто плавали трупы кошек и крыс. Нечистоты из выгребных ям нередко попадали в соседние колодцы. Кладбища обычно находились около церквей, а так как церкви располагались, как правило, в центрах поселений, продукты разложения отравляли воздух и, особенно, землю с грунтовыми водами. Помои обычно выливали на улицу. Даже в ХVIII в. во Франции ночные горшки выливали за окна.

Но постепенно, особенно с развитием городов, начали приниматься меры по улучшению санитарного состояния. С ХII в. в Италии издаются эдикты о благоустройстве городов, и вводится контроль за продаваемыми продуктами. Тогда же в Англии и Германии появляются государственные врачи, базарные смотрители. Но возрождение гигиены (до античного уровня) началось в ХVI-ХVII вв., когда появились эпидемиологи.

ПИТАНИЕ тоже влияло на состояние здоровья. Средневековая пища была однообразной, лишь знать и богатые горожане могли разнообразить свое меню. Остальные испытывали, прежде всего, недостаток белков (мясо ели редко, обычно по праздникам). Почти не было сахара. Тростниковый сахар от арабов узнали с Х в. в Италии, но из-за дороговизны его использовали лишь аристократы, а остальные – как лекарство. Основной сладостью был мед. Мало использовали и растительное масло, распространенное только в Средиземноморье.

Недостаточную питательность компенсировали количеством. Особенно много ели хлеба. Овощей потребляли мало, что вело к нехватке витаминов. Употребление овощей и мяса увеличилось с ХIV в., что, кстати, вызвало рост спроса на соль, необходимую для хранения мяса и рыбы. Соль становится одним из основных продуктов торговли, в том числе и международной. С ХIV в. также вместо топленного свиного сала распространилось сливочное масло, что способствовало развитию молочного животноводства в странах побережья Северного моря. Тогда же стали разводить пресноводную рыбу в прудах, что обеспечивалось устойчивым спросом на скоромную рыбу по пятницам и в период поста. К этому времени христиане уже научились как-то сочетать верность вере и уже сложившиеся привычки к удобствам и комфорту.

Но пище не хватало остроты: недостаток пряностей заменяли соусами из чеснока и лука, уксусом и горчицей. Мясо обычно подавали в виде тушенки с приправами из кореньев, бобов, трав. Для лучшего усвоения обильную жирную пищу запивали большим количеством воды. Пили много, по полтора литра вина или пива на человека в день.

Вилок не было в ХIV в. они еще считали разнузданной роскошью. Ложками тоже пользовались мало. Наиболее популярными были ножи и собственные пальцы. Руки даже в знатных домах обычно вытирали о скатерть.

МЕДИЦИНСКАЯ ПОМОЩЬ в средневековую эпоху была развита слабо. Не только в сельской местности, но и во многих городах не было врачей. Редкие больницы, в которых нередко лежало по несколько больных на одной койке, обслуживались монахами и монахинями, не имевшими специальной медицинской подготовки.

Но все же медицина развивалась. С конца ХII в. появились частные больницы. Тогда же в городах стали основывать и больницы для "своих" бедных (то есть только для законных жителей данного города). С ХIV в. отмечены коммунальные больницы, но только для бюргеров, плативших специальный взнос. Иногда такие больницы владели землями и деревнями.

Научные исследования были развиты слабо. Латеранский собор 1139 г. запретил монастырским врачам делать операции, а в 1163 г. появился церковный рескрипт о запрете преподавания хирургии из-за ее вмешательства в Божьи тайны. Эти запреты способствовали появлению светских врачей.

В деле организации гражданской медицины много сделал император Фридрих II Штауфен Он поддержал Салернскую школу врачей (в Сицилии), дал ей Конституцию (Устав), согласно которой медицинское образование состояло из предварительного трехлетнего обучения общим наукам, затем пятилетнего изучения медицины по Гиппократу, и Галену и года работы под руководством опытного врача. В особом списке в Салерно регистрировались аптеки; частным лицам запрещалось изготавливать лекарства, любовные напитки и яды.

ДОСУГ, ЗРЕЛИЩА. Основным видом средневековых развлечений в Западной Европе были танцы , распространенные во всех слоях общества и связанные со светской инструментальной музыкой. С неистовыми, зажигательными плясками танцовщиц резко контрастировали танцы в высших слоях общества. Хотя в них, в основном, были те же элементы, но исполнялись они сдержаннее, в соответствии с этикетом. Отношение к танцам в обществе было различным. Моралисты не отличали танцовщиц от любострастных куртизанок: женщина, пустившаяся в пляс – заведомая бесстыдница. Сохранились многочисленные изображения, на которых танцующие женщины символизировали различные пороки и даже сопровождали грешников в ад. Непокрытые распущенные волосы и искусные прически клирики сравнивали с языками адского пламени и считали одним из средств дьявольского соблазна.

Но не только танцами славились жонглеры. Артисты были исполнителями, а часто и авторами всевозможных пародий: и на разные стороны тогдашней жизни, и на людей, как по их социальным группам (дворяне, клирики и т.д.), так и персонально. К тому же в условиях средневековой корпоративности бродячий образ жизни вызывал подозрение сам по себе. Тем более, что такое положение артистов исключало повседневный контроль за ними, что тоже противоречило тогдашним нормам жизни.

Среди развлечений видное место занимали игры . В ХIII в. в Париже и Новгороде была известна игра, похожая на хоккей – шар гоняли подобием клюшки. С того же времени известны санки с полозьями из лошадинных челюстей. Из них же – коньки, у которых с ХIII в. появились и металлические полозья. С ХIII/ХIV в. во Франции начали играть в кегли. Тогда появилась и игра в волан – с помощью дощечек перебрасывали шар с перьями. С ХIV в. в английской деревне появился футбол. С древности распространилась игра в кости. Ее популярность – в зависимости от случая, что вполне соответствовало средневековому миропониманию. Более изысканными стали появившиеся в ХV в. карты, в которых сохранился тот же принцип игры случая. Распространившиеся в ХI-ХIII вв. шахматы были игрой благородных.

Вообще-то, в средние века был дефицит развлечений. Низкий уровень образованности требовал развлечений простых, прежде всего – зрелищ , жажда которых – одна из важнейших потребностей средневекового человека. Жажда зрелищ делала популярными и публичные казни. Но интерес, порой нездоровый, к казням вызывался и общей грубостью нравов, меньшей, чем теперь, чувствительностью, что определялось более суровым бытом: холодом в жилищах, темными из-за слабого освещения ночами, повсеместной охотой не только забавы ради или добычи пищи, но и для защиты от хищников.

ОТНОШЕНИЕ К ТРУДУ. В раннем средневековье основным был труд земледельца. Но и он считался низким, занятием зависимых людей, сервов. Большинство ремесел в раннее средневековье считались "низкими". Вообще, докапиталистическим обществам было чуждо стремление к ежедневному труду, разве что для добычи хлеба насущного. Но не для накопления состояния. Для этого привычны были иные пути: придворная или военная служба, наследство, ростовщичество, алхимия. Поэтому купцов не любили: крестьяне не доверяли, знать завидовала.

Перелом в отношении к труду начался на грани Х/ХI вв., что было связано с подъемом городов и развитием самостоятельного ремесла. С появлением новых профессий постепенно сокращается число неугодных занятий – учитывалась их польза. Постепенно повышался престиж труда. И если раньше церковь рассматривала труд как покаяние за прегрешения, теперь складывается церковная концепция труда как средства самообеспечения и активного спасения души. Особенность городской ментальности – стало нестыдно богатеть. Богатый горожанин (мастер, купец) уже не принижен, как раньше. Он "делает себя сам", это способствовал преодолению в Европе традиционализма и архаики.

РОЛЬ И МЕСТО РЕЛИГИИ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ. В Х-ХI вв. возрастает влияние монастырей на общество, но усилился и процесс обмирщения духовенства, ибо высший клир рекрутировался из феодальной среды, низший – из крестьян. С Х в. в Западной Европе распространилось трехчленное деление общества на "тех, кто молится, тех, кто воюет и тех, кто трудится". Духовенство в этой системе оказалось на первом месте.

Еще и в ХIII в. из-за неспособности к абстрактному мышлению, порожденной малограмотностью, миряне более усваивали эмоциональную сторону христианства. Религия оставалась для них на уровне ритуалов и жестов, видений и веры в чудеса. Восприятию теологических основ христианства мешала латынь. Церковь стремилась поддерживать и укреплять религиозность масс, большое внимание уделяла покаянию, которому регулярно должны были подвергаться все верующие. Для оценки их служили особые покаянные книги. В них были собраны типичные грехи и давались рекомендации священникам о наказаниях, которые надо было налагать за те или иные прегрешения.

ПРАВОВЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ. В средние века слово закон употреблялось редко, чаще – право , права , правосудие . Часты были в юридических документах ссылки на обычай . Особенно ценились древние обычаи. Среди форм доказательств в раннем средневековье были распространены ордалии – судебные испытания, в ходе которых обвиняемый должен был доказывать свою невиновность в ходе ритуала – "Божьего суда", сохранявшегося до ХIII в.

С заменой судебных испытаний практикой дознания распространились пытки . С ХIII в. считалось, что у преступника слабая душа. Она не справится с телом. Поэтому надо мучить тело, чтобы выбить правду.

Среди наказаний – денежные штрафы (даже за убийства), позорные и телесные наказания, содержание в тюрьме на хлебе и воде (при отсутствии у осужденного денег). К распространенным наказаниям относилась и смертная казнь . Проводилась казнь по строгому ритуалу, который демонстрировал торжество закона. В ХIV-ХV вв. постепенно стала создаваться система уголовного сыска , что означало переход пресечения преступления от населения к государству.

С ХII в. распространяются идеи естественного права, источник которого – природа (наряду с Богом). Так начался отрыв правового сознания и от религии. В западноевропейское общество проникает представление о равенстве всех перед законом и естественным правом, которое может противостоять и собственному, личному праву: появляется осознание, чтобы другие признали твое право – нужен договор. К ХIV в. уже признается, что каждый должен иметь свое право , которое общепризнано. Отсюда, в сочетании с религиозными представлениями о нравственности, рождаются представления об общем порядке.

В ХIV в. происходит и полное возвращение к римскому праву. Понятие естественного права размежевало его с моралью, ибо в человеческой природе есть и пороки, большинство людей недостаточно добродетельны. Из-за испорченности они не могут жить по Божьему праву. Нравственная жизнь требует от них усилий. Поэтому для людей нужны гражданские (а не Божьи) законы. Отсюда и повышение в ХIV-ХV вв. роли судопроизводства и юристов.

С ХIV в. распространяется идея суверенности королевской власти – право издавать законы. Оскорбление короля считается государственным преступлением. Но это усилило зависимость подданных от королей. Для общественной пользы короли получают и права конфискации. То есть короли превращаются в носителей общего права. Новая монархическая доктрина ограничивала и частное право. Но идея народного суверенитета, хотя и ослабла, не умерла, сохранившись в городском самоуправлении. Возродилась и победила она в ходе буржуазных революций.

Как ни важны были для латинских государств Ленанта военные и религиозные аспекты существования и контактов с окружающим их мусульманским миром, проблемы мирной жизни и обеспечения повседневной жизнедеятельности занимали не менее значительное место. Сразу после кровавой волны завоевания стало ясно, что убийства и террор - не лучший способ обеспечить стабильность и жизнеспособность новых государств. Сами франки не располагали возможностью заселения этих стран как раз в силу особенностей «боевого» паломничества: ведь абсолютное большинство участников крестовых походов после того, как они выполняли свой долг пилигримов, покидали Святую Землю. А те тысячи, пусть даже десятки тысяч католических воинов, что все же оставались, отнюдь не могли стать заменой миллионам. К тому же самим завоевателям нужны были подданные, нужны были деньги и продовольствие для армии. Поэтому уже вскоре после Первого похода, особенно с 1110 года, когда новая власть достаточно укрепилась, отношение к покоренному населению в значительной мере изменилось.

Важно при этом отметить, что страны Восточного Средиземноморья отличались исключительным национальным и религиозным разнообразием. Около половины населения составляли мусульмане (в Иерусалимском королевстве их процент был еще выше). И Антиохийском княжестве большая часть жителей являлась греками православного вероисповедания.

Графство Эдесское и Восточная Киликия были преимущественно армянскими. Горные районы и долины Ливана населяли и христиане-марониты*, и отколовшиеся от всех и вся друзы**. Все это дополнялось немалым числом евреев-иудаистов, а на горном северо-востоке еще и персами-огнепоклонниками. Если же учесть, что и те же мусульмане делились на исмаилитов, шиитов-двенадцатиричников и суннитов-ортодоксов***, то картина становится чрезвычайно пестрой.

Надо признать, что с задачей наведения порядка на завоеванных территориях новоявленные властители справились весьма неплохо. В основу был положен старый как мир принцип, четко сформулированный еще в древней Македонии: «разделяй и властвуй». Все население четко делилось в зависимости от привилегий или, наоборот, ограничений, уплачиваемых налогов и юридического статуса. При этом власти старались не вторгаться во внутреннюю жизнь этих общин, требуя только выполнения общего законодательства. В местные обычаи и самоуправление франкские сеньоры не вмешивались; более того, в каждой социальной группе действовали собственные правовые нормы. Так, например, мусульмане судили по законам шариата - разумеется, и судьями были тоже мусульмане. Естественно, высшая юрисдикция принадлежала завоевателям, суд которых разбирал преступления, выходившие за рамки отдельной общины (например, тяжбу между мусульманином и православным греком) или особо тяжкие преступления. В остальном же эти разные группы были практически автономны.

* Марониты - восточно-христианская секта, возникшая около V века. В 1181 году они подчинились апостольскому престолу, но сохранили определенную внутреннюю автономию.

** Друзы - еретическое движение в исламе, основанное египетским султаном аль-Хакимом, который около 1017 года объявил себя живым богом. Они отказались от исповедания шахады, тем самым исключив себя из числа мусульман; были враждебны и по отношению к мусульманству.

*** См. главу 3.

Наиболее привилегированной частью подданных были, понятно, сами крестоносцы и их потомки. Почти псе они, за исключением небольшой части слуг феодалов, пользовались личной свободой, включая полную свободу передвижения и поселения. Вообще, эти бывшие крестьяне, волею судьбы ставшие воинами, заняли и Леванте место, которое не находит аналогов в европейской сословной системе того времени. Там господствовала достаточно четкая трехзвенная градация: молящиеся, - т. е. духовенство, воюющие - рыцарство и трудящиеся - крестьянство. Рост городов, конечно, начал усложнять этот порядок - ремесло и торговля значительно отдалились от деревенского труда. Тем не менее, принадлежность купцов и ремесленников к трудящемуся сословию не вызывала сомнений. Но с крестоносцами первой волны и их потомками ситуация была сложнее. С одной стороны, они, бесспорно, были трудящимися, кормившимися собственной работой. Часть из них становилась арендаторами у феодалов, обычно на условиях уплаты десятой части урожая**. Другая часть, и, вплоть до конца XII века, меньшая, расселяется в городах. Но, с другой стороны, завоеватели-католики составляли в Святой Земле незначительное меньшинство, проживая среди враждебного (или, в лучшем случае, нейтрального) населения, превосходящего их количественно в десятки раз. И феодалы были вынуждены постоянно привлекать их в качестве военной силы для нескончаемых войн. То есть, они были и грудящимися, и военными одновременно.

Коллизия для жестко структурированного средневекового общества, действительно, была почти небывалая. Лишь как очень неполную аналогию, да и то более позднюю, можно привести английских йоменов или российских однодворцев. И все же йомены юридически оставались крестьянами, однодворцы же, несмотря на свой фактически крестьянский труд, относились к дворянскому сословию. Для крестоносцев недворянского происхождения четкий юридический статус так и не был определен: они так и остались промежуточной социальной группой. А с конца XII века эта юридическая проблема постепенно начала сходить на нет. Сала-диновы завоевания заставили почти всех католиков переселиться в города, а после смерти Саладина наступил полувековой мирный период, и отпала необходимость в постоянной военной службе. Все же следует отметить, что та грань, которая в Европе полностью отделяла дворянство от крестьян, в Святой Земле была в значительной степени размыта, и за годы крестовых походов многие из этих «католических однодворцев» пополнили ряды рыцарства.

Среди завоеванного населения более высокий статус имели христиане разного толка; причем до разрыва с Византией в начале XIII века наилучшим было положение православных греков. Они пользовались некоторыми льготами в налогообложении, а иногда и привлекались в войско. С армянами-монофизитами* отношения были более сложные, но в целом армяне оставались привилегированной группой. Более того, дворяне-крестоносцы охотно вступали в брак с представительницами армянской знати, а армянские князья женились на дочерях франкских сеньоров и рыцарей. Это было особенно заметно в графстве Эдесском, которое уже в тридцатые годы XIII века превратилось в процветающий франко-армянский анклав за Евфратом.

В менее выгодном положении находилась самая многочисленная часть населения. Мусульмане облагались гораздо более высоким налогом - от 30 до 50%, в зависимости от района и выращиваемой культуры. Им запрещалось также жить в Иерусалиме и некоторых портовых городах. В то же время, положение их не было каким-то особенно тяжелым, и во многом было даже лучше, чем под влас-ило единоверцев-мусульман. Интересно, в ЭТОЙ связи, свидетельство непримиримого врага крестоносцев - ;i рабского путешественника ибн Джу-байра, который около 1184 года писал следующее: «Мы двинулись из Тибнина по пороге, вдоль которой тянулись фермы, где живут мусульмане, пребывающие в великом благополучии под франками - да сохранит нас Аллах от подобного искушения... Мусульмане являются владельцами своих домов и управляют собой как сами разумеют... Сердца многих мусульман исполняются соблазна осесть там (во франкских землях), когда ОНИ видят положение своих собратьев в областях, управляемых мусульманами, ибо состояние тех весьма далеко от процветающего. К несчастью для мусульман, в странах, где правят их единоверцы, они всегда жалуются на несправедливость своих владык, но зато хкалят поведение франков, правосудием которых могут только гордиться».

Словам ибн Джубайра вторит и знаменитый арабский поэт и ученый Усама ибн Мункыз, который также всерьез опасается массового переселения мусульман под владычество крестоносцев. Усама, отнюдь не дружелюбно настроенный по отношению к франкам, хвалит справедливость их правосудия, каковую он испытал на себе - суд в его тяжбе с католиком принял сторону Усимы, а не своего единоверца. Отмечает арабский поэт и то, что христиане (в данном случае тамплиеры) дали ему возможность молиться Аллаху в своей собственной часовне. Вообще, исламские авторы подчеркивают, что в вопросах религиозной обрядности завоеватели были довольно веротерпимы: достаточно сказать, что в цитадели крестоносцев - Акре - было две мечети.

В сходном с мусульманами положении находилось и еврейское население Леванта. Им так же запрещалось жить в Иерусалиме, одинаковым было и налоговое бремя. Однако стоит отметить, что и мусульмане, и евреи не платили церковную десятину, что снижало фискальный гнет, а порой вызывало и недовольство некоторых христианских общин; в частности, на подобную несправедливость сетовали армяне Иерусалима. Да и в целом отношение к евреям в христианских государствах Востока было неплохим. Иудеи могли довольно свободно отправлять свои религиозные обряды, их никто не заставлял носить особую одежду, указывающую на их веру, что в Европе практиковалось постоянно и зачастую вызывало враждебность населения и преследования. В Сирии и Палестине за все двести лет не было ни одного еврейского погрома. Не применялась и практика гетто*, столь любимая в Европе: евреи могли свободно селиться в городах и заниматься любым видом деятельности по своему усмотрению.

Обзор национально-религиозной ситуации на Латинском Востоке будет неполным, если не упомянуть еще одну очень любопытную группу - т. н. туркопо-лов. Из них набирались вспомогательные отряды легковооруженной конницы сельджукского типа. Отсюда ясно, что туркополы являлись потомками сельджуков и сохраняли основные элементы их жизни и культуры. Однако происхождение туркополов до сих пор неясно. Возможно, это были турки, перешедшие из ислама в католичество, хотя такие переходы - редкое явление в тогдашнем обществе. Могли они быть и потомками от смешанных мусульманско-христианских браков - христианами по вере и турками по образу жизни. Наконец, это могли быть и турки-мусульмане, перешедшие II.-| сторону врага и давшие присягу на верность крестоносцам. В пользу первой из версий говорит, пожалуй, гот факт, что Саладин в 1169 году приказал перебить всех пленных туркополов. Смена веры - т. е. по сути предательство ислама, вполне объясняет эту ярость курдского властелина, вообще-то не отличавшегося особой кровожадностью. Да и в более поздние времена имелись прецеденты массового перехода из ислама в христианство - достаточно вспомнить крещеных татар на службе у русских великих князей.

Крестоносцы-завоеватели вполне органично влились в этот конгломерат народов и культур. Уже второе поколение «Христовых воинов» резко отличалось от своих фанатично настроенных отцов, так же как и от вновь прибывающих пилигримов. И несмотря на постоянную внешнюю войну (за исключением упомянутого мирного полувека 1193-1243 годов), которую вели христианские государства, в них самих установился довольно прочный внутренний мир. История Латинского Востока за все два века его существования почти не знает крупных народных волнений (чем, кстати, не могли похвастаться сопредельные мусульманские страны). Установился некий симбиоз - франки гарантировали закон и порядок, покоренные народы, почти не меняя образа жизни, платили установленные, не слишком обременительные, налоги. О сложившемся культурном феномене образно и эмоционально сказал еще в 1120 (!) году знаменитый хронист Фульхерий Шартрский: «Люди с Запада, мы превратились в жителей Востока. Вчерашний итальянец или француз стал галилеянином или палестинцем. Житель Реймса или Шартра теперь обратился в сирийца или антиохийца. Мы позабыли свою родную страну. Здесь же один владеет домом и слугами с такой уверенностью, как будто это его наследственное право с незапамятных времен. Другой берет в жены сирийку, армянку или даже крещеную сарацинку. Третий живет в семье местных., Мы все говорим на нескольких языках этой земли».

Установившийся на Латинском Востоке внутренний мир вскоре привел к оживлению хозяйственной жизни. Крестоносные государства в XII-XIII веках находились в цветущем состоянии, даже несмотря на постоянную войну и непрекращающиеся набеги регулярной сельджукской конницы или бедуинов-разбойников. Больших успехов достигло сельское хозяйство Леванта, значительно раньше и тверже Европы вставшего на путь товарного производства.

Достижениям сельского хозяйства, конечно, способствовало и то, что и побережье Леванта, и многие земли внутри страны вокруг Галилейского моря и по берегам Иордана были чрезвычайно плодородны, и на них можно было выращивать несколько урожаев в ГОД.

Прекрасный климат, хорошо налаженная ирригационная система каналов и сохранившихся еще от римских времен акведуков давали крестьянам возможность выращивать самые разнообразные культуры. Помимо традиционной пшеницы, возделывали и другие зерновые, в том числе просо. Очень большую роль к экономике играли виноградарство, садоводство и выращивание оливок. Значительным был экспорт этих товаров в Европу, где большой популярностью пользо-нались левантийское оливковое масло и многие сорта ими. На столы европейских вельмож поступали и эк-ютические средиземноморские фрукты. Интересно, что ныне известный всем абрикос для Запада был плодом абсолютно неведомым и приобрел популярность только после завоевания Святой Земли. Более того, абрикос стал пользоваться славой «богоугодной» еды и начал активно культивироваться в монастырях, откуда позднее распространился по всей Европе.

Агрикультура Восточного Средиземноморья дала западному миру и еще два чрезвычайно важных продукта - сахар и хлопок. В Леванте эти технические культуры выращивались почти исключительно на экспорт и с ростом товарно-денежных отношений постепенно занимали все большее место в экономике региона. Наконец, отдельную и немаловажную статью экспорта составляли ценные породы дерева, благовония и особенно пряности, торговля которыми приносила баснословные доходы и стала одним из главных факторов хозяйственного расцвета Леванта в XII-XIII веках.

Вообще, торговля в новых христианских государствах занимала исключительно важное место. Уже с середины XII века и особенно в первой половине XIII века коммерция, ориентированная на крупные импортно-экспортные операции, стала движущей силой всей левантийской экономики. Города Восточного Средиземноморья, и прежде всего портовые, превратились в процветающие торговые центры, привлекавшие купцов со всего света. В середине XIII века в Акре, ставшей важнейшей перевалочной базой мировой транзитной торговли, проживало более шестидесяти тысяч человек, она была одним из крупнейших городов мира, превосходя по населению такие большие города-столицы, как Париж, Рим и Лондон. Акра, Тир, Бейрут, Триполи и Лаодикея стали пунктами назначения для торговых путей на восток и с востока, превратились в место встречи Востока и Запада.

Рост левантийской торговли не мог не привлечь особенного внимания таких крупных торговых городов, как Венеция, Генуя и Пиза. Первоначально их интерес был сосредоточен на перевозке паломников, число которых значительно выросло после завоевания Иерусалима, крестоносных воинских контингентов и военного оборудования. Это приносило огромные доходы итальянским городам-республикам и стало одним из главных источников первоначального накопления капитала. По мало-помалу приоритеты начали смещаться, и уже к им чалу XIII века ушлые итальянские купцы взяли под свой контроль ле-иантийскую транзитную торговлю. В приморских городах появились кварталы и целые районы, принадлежащие генуэзским или венецианским купцам. В Тире венецианцы, пообще, владели третью города, при ■-JTOM пользовались правом экстерриториальности и имели огромные налоговые льготы. Генуэзский квартал и Акре занимал центральную площадь с церковью ell. Лаврентия и дворцом, где заседала судебная палата. Квартал имел собственные укрепленные ворота, свои пекарни, лавки и гостиницы для приезжих купцов.

Торговля давала итальянцам колоссальные диви-дсч1ды. Не слишком большой редкостью было получение от торговой сделки пятисот, а то и тысячи процентов прибыли. Но даже с учетом всевозможных налоговых льгот (тем более, что, например, у византийских или армянских купцов таких льгот не было), немалая доля этих доходов оставалась и в Святой Земле, оседая в карманах князей и феодалов; перепадало кое-что и простому населению. Именно небывалый размах торговых операций привел к уникальной для средневековья ситуации, когда в качестве феодов часто фигурировали не земельные владения, а различные финансовые платежи - доли от налоговых или портовых сборов, проценты с торговых сделок и т. д. В условиях нестабильного феодального землевладения - всегда можно было ожидать вторжения мусульман - это было своеобразной страховкой для сеньоров и рыцарей, позволяло им вкладывать средства в укрепление своих замков. И хотя феодальная знать не принимала непосредственного участия в торговых операциях - это противоречило неписаному рыцарскому кодексу чести - само ее богатство и даже, в какой-то мере, политическая власть основывались именно на успехах торговли.

Экономические преимущества княжеско-рыцарской элиты были хорошо подкреплены и юридическими козырями. Во второй половине XII века при короле Амаль-рихе был окончательно сформулирован и записан свод законов - знаменитые иерусалимские ассизы. До нас этот замечательный памятник средневекового права, к сожалению, не дошел: манускрипты с полной записью законов погибли при завоевании Иерусалима Салади-ном. Но до самого падения Акры господствовала устная традиция толкования этих законов; существовали и письменные комментарии, из которых наибольшей известностью пользовалась т. н. «Книга Жана д"Ибели-на». Ее автор сам был представителем княжеской верхушки, графом Яффы, и в его труде особенно подробно разобраны и политические моменты, и юридические процедуры, связанные с понятиями вассалитета и владения феодом, правила поведения рыцарей и пределы юрисдикции в отношении феодальных сеньоров.

Даже исходя из дошедших до нас источников, можно смело утверждать, что иерусалимские ассизы были действительно фундаментальным сводом феодального права. Причем ассизы отстаивали, если так можно выразиться, «феодализм в квадрате», феодализм в его наиболее ярких и чистых формах. В них были очень четко прописаны отношения вассалитета, жестко ограничивались полномочия центральной власти по отношению к владетельным баронам. Фактически крупные землевладельцы в своих вотчинах были почти полновластными государями, державшими и жизнь и имущество подданных в своих руках. Осудить любого феодала мог только суд пэров, т. е. сеньоров, равных ему по званию: Законодательные и политические возможности королей резко ограничивались и были фактически сведены к формальному принятию клятвы верности - оммажа. Впрочем, в XII веке - столетии перманент-пых войн, короли все же обладали еще немалым авторитетом как носители верховной власти. С наступлением же относительно мирной эпохи реальная власть королей начала стремительно уменьшаться; они дей-етвительно стали не более, чем «первыми среди равных». В конце концов и сам титул иерусалимского короля превратился просто в разыгрываемую карту, не дающую победителю в игре за него почти ничего, кроме морального удовлетворения. И если в Европе XIII век стал веком формирования централизованных государств и ограничения произвола князей и сеньоров, то в Палестине эти годы были временем консервации наиболее одиозных феодальных порядков.

Однако эта политическая раздробленность мало сказывалась на хозяйственной жизни государств Леванта, для которых первая половина XIII века была временем наивысшего экономического расцвета. Так, одна только Акра в 1240 году давала в виде налогов и сборов (без учета собственно прибыли торговых операций) около пятидесяти тысяч фунтов серебра в год, что превышало финансовые доходы короля Англии. В Триполи в XIII пеке было четыре тысячи шелкоткацких станков, не уступала ему и Антиохия. На рынках в Тире и Акре можно было приобрести товары со всех концов света - европейские сукна и мануфактуру, аравийские и индийские пряности, благородных скакунов из Средней Азии. До тех пор, пока монголы в середине XIII века не перерезали Великий шелковый путь, в Левант приходили караваны даже из далекого Китая.

Огромные доходы, которые приносила левантийская торговля, особенно торговля пряностями, позволяли вкладывать значительные средства в строительство, в повышение уровня жизни. Знакомство крестоносцев с высокоразвитой исламской культурой ввело в обиход христиан многие ее достижения. Одним из подобных завоеваний стал серьезный успех гигиенических процедур, чего почти не знала тогдашняя Европа. В городах существовали десятки бань, некоторые из них могли вместить до тысячи человек. Среди женщин в моду вошло употребление косметики; возникло даже нечто вроде салонов, красоты, где женщины могли и пообщаться, и уделить внимание своей внешности. В многочисленных госпиталях иоаннитского и тевтонского орденов могли получить весьма разнообразную пищу, а также врачебную помощь не только паломники, но и городская беднота. В домах дворян и крупных купцов обычным делом были бассейны и фонтаны.

И все же, несмотря на некоторое взаимопроникновение христианской и мусульманской культур, его степень не стоит преувеличивать. «Христовы воины» отнюдь не слились с покоренным населением; каждая национальная и религиозная группа жила обособленно, по существу, замыкалась сама на себя. Дворянин мог знать несколько языков страны, в целях облегчения общения, но, например, за все два века господства христиан, ни одна арабская книга не была переведена на общеупотребительную в среде католиков латынь. Впрочем, точно так же и мусульмане принимали привнесенную западную культуру. Латинский Восток представлял собой совершенно замечательный конгломерат культур, каждая из которых сохраняла свою самобытность.

Содержание:
1.Введение………………………………………………………………………3
2.Яркость и острота жизни…………………………………………………….4
3.Рыцарство……………………………………………………………………..7
4. Значение собора в средневековом городе…………………………………10
5.Горожанин и время…………………………………………………………..14
6.Преступность средневековья………………………………………………..16
7. Роль церкви…………………………………………………………………..17
7.1 Роль церкви в образовании……………………………………………….18
8. Заключение …………………………………………………………………..19
Приложение……………………………………………………………………...20
Список используемой литературы……………………………………………..21

1.Введение
. Мне захотелось внимательней рассмотреть жизнь тех времен. Чем жили люди? Какова была их мораль? Чем руководствовались в жизни? Какие повседневные заботы занимали их умы? Насколько же сильно контрастируют интересы людей настоящего и того времени? Как и сейчас были большие города, площади, но с тех пор многое изменилось: если раньше на площади можно было услышать
скрип колес, цоканье копыт, стук деревянных башмаков, крики торговцев-разносчиков, грохот и звон ремесленных мастерских, то сейчас это сменилось бешенным темпом городских улиц, промышленными заводами. А как же изменились люди?
Мне было интересно выяснить какую роль играл собор. И почему строительству собора уделялось столько времени. Какой смысл вносил собор в общественную жизнь?
2.Яркость и острота жизни
Когда мир был на пять веков моложе, все жизненные происшествия облекались в формы, очерченные куда более резко, чем в наше время. Страдания и радость, злосчастье и удача гораздо более ощутимо; человеческие переживания сохраняли ту степень полноты и непосредственности, с которой и поныне воспринимает горе и радость душа ребенка. Всякое действие, всякий поступок следовал разработанному и выразительному ритуалу, возвышаясь до прочного и неизменного стиля жизни. Важные события: рождение, брак, смерть- благодаря церковным таинствам достигали блеска мистерии. Вещи не столь значительные, такие как путешествие, работа, деловое или дружеское посещение, так же сопровождались неоднократными благословениями, церемониями, присловьями и обставлялись теми или иными обрядами.
Бедствиям и обездоленности неоткуда было ждать облегчения, в ту пору они были куда мучительнее и страшнее. Болезнь и здоровье рознились намного сильнее, пугающий мрак и суровая стужа зимою представляли собой настоящее зло. Знатностью и богатством упивались с большей алчностью и более истово, ибо они гораздо острее противостояли вопиющей нищете и отверженности. Подбитый мехом плащ, жаркий огонь очага, вино и шутка, мягкое и удобное ложе доставляли то громадное наслаждение, которое впоследствии, быть может благодаря английским романам, неизменно становиться самым ярким воплощением житейских радостей. Все стороны жизни выставлялись напоказ кичливо и грубо. Прокаженные вертели свои трещотки и собирались в процессии, нищие вопили на папертях, обнажая свое убожество и уродства. Состояния и сословия, звания и профессия различались одеждой. Знатные господа передвигались не иначе как блистая великолепием оружия и нарядов, всем на страх и на зависть. Отправление правосудия, появление купцов с товаром, свадьбы и похороны громогласно возвещались криками, процессиями, плачем и музыкой. Влюбленные носили цвета своей дамы, члены братства – свою эмблему, сторонники влиятельной персоны – соответствующие значки и отличия.
Во внешнем облике городов и деревень так же преобладали пестрота и контрасты. Средневековый город не переходил, подобно нашим городам, в неряшливые окраины с бесхитростными домишками и унылыми фабриками, но выступал как единое целое, опоясанный стенами и ощетинившийся грозными башнями. Сколь высокими и массивными ни были бы каменные дома купцов или знати, здания храмов своими громадами величественно царили над городом.
Разница между летом и зимой ощущалась резче, чем в нашей жизни, так же как между светом и тьмой, тишиною и шумом. Современному городу едва ли ведомы непроглядная темень, мертвая тишина, впечатляющее воздействие одинокого огонька или одиночного далекого крика.
Из-за постоянных контрастов, пестроты форм всего, что затрагивало ум и чувства, каждодневная жизнь возбуждала и разжигала страсть, проявлявшиеся то в неожиданных взрывах грубой необузданности и зверской жестокости, то в порывах душевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизнь средневекового города.
Но один звук неизменно перекрывал шум беспокойной жизни; сколь бы ни был разнообразным, он не смешивался ни с чем и возносил все превосходящее в сферу порядка и ясности. Это колокольный звон колокола в повседневной жизни уподоблялись предостерегающим добрым духам, которые знакомыми всем голосами возвещали горе и радость, покой и тревогу, созывали народ и предупреждали о грозящей опасности. Их звали по именам: Роланд, Толстуха, Жаклин – и каждый разбирался в значении того или иного звона. И хотя колокола звучали почти без умолку, внимание к их звону не притуплялось. В продолжении пресловутого судебного поединка между двумя горожанами в 1455г., повергшего в состояние невероятного напряжения и город, и весь бургундский двор, большой колокол – «ужасавший слух», по словам Шателлена,- звонил, пока не окончилась схватка. На колокольные церкви Богоматери в Антверпене все еще висит старинный набатный колокол, отлитый в 1316 году и прозванный «Orida», т.е. horrida – страшный. Какое же невероятное возбуждение должно было охватывать каждого, когда все церкви и монастыри Парижа били в колокола с утра до вечера – и даже ночью – по случаю избрания папы, который должен был положить конец схизме, или в честь заключения мира между бургиньонами и арманьяками.
Глубокие волнующее зрелище, несомненно, представляли собою процессии. В худые времена – а они случались нередко – шествия сменяли друг друга, день за днем, за неделей неделя. Когда пагубная распря между Орлеанским и Бургундским домами в конце концов привела к открытой гражданской войне и король Карл VI в 1412г. развернул орифламму, что бы вместе с Иоанном Бесстрашным выступить против арманьяков, которые изменили родине, вступив в союз с англичанами, в Париже на время пребывания короля во враждебных землях было решено устраивать процессии ежедневно. Они продолжались с конца мая чуть не до конца июля; в них участвовали сменявшие друг друга ордена, гильдии и корпорации; они шли всякий раз по другим улицам и всякий раз несли другие реликвии. В эти дни люди постились; все шли босиком – советники парламента, так же как и беднейшие горожане. Многие несли факелы или свечи. Среди участников процессии всегда были дети. Пешком, издалека, босиком приходили в Париж бедняки-крестьяне. Люди шли сами или взирали на идущих. А время было весьма дождливое.
А еще были торжественные выходы блистательных вельмож, обставлявшиеся со всем хитроумием и искусностью, на которые только хватало воображения. И в никогда не прекращающемся изобилии – казни. Жестокое возбуждение и грубое участие, вызываемые зрелищем эшафота, были важной составной частью духовной пищи народа. Это спектакли с нравоучением. Для ужасных преступлений изобретаются ужасные наказания. В Брюсселе молодого поджигателя и убийцу, приковывают цепью к кольцу, надетому на шест, вокруг которого пылают вязанки хвороста и соломы. Обратившись с трогательными словами к зрителям, он столь умягчил их сердца, «что проливали все слезы из сострадания, и поставил в пример кончину свою, как прекраснейшую из дотоле кем-либо виденных». Менсир Мансар дю Буа, арманьяк, которого должны были обезглавить в 1411г. в Париже во время бургиньонского террора, не только от всего сердца дарует прощение палачу, о чем тот просит его согласно с обычаем, но и желает обменяться с ним поцелуем. «И были там толпы народу, и все почти плакали слезами горькими». Нередко осужденными были знатными господами, и тогда народ получал еще более живое удовлетворение от свершения неумолимого правосудия и еще более жестокий урок бренности земного величия, нежели то могло сделать какое-либо живописное изображение Пляски смерти. Власти старались ничего не упустить для достижения эффекта всего спектакля: знаки высокого достоинства осужденных сопровождали их во время этого скорбного шествия.
Повседневная жизнь неизменно давала бесконечное раздолье пылким страстям и детской фантазии. Современная медиевистика, которая из-за недостоверности хроник преимущественно обращается, насколько это возможно, к источникам, которые носят официальный характер, невольно впадает тем самым в опасную ошибку. Такие источники недостаточно выявляют те различия в образе жизни, которые отделяют нас от эпохи Средневековья. Они заставляют нас забывать о напряженном пафосе средневековой жизни. Из всех окрашивавших е страстей они говорят нам только о двух: об алчности и воинственности. Кого не изумит то почти непостижимое неистовство, то постоянство, с которым в правовых документах позднего Средневековья выступают на первый план корыстолюбие, неуживчивость, мстительность! Лишь в связи с этой обуревавшей всех страстностью, опалявшей все стороны жизни, можно понять и принять свойственные тем людям стремления. Именно поэтому хроники, пусть даже они и скользят по поверхности описываемых событий и к тому же так часто сообщают ложные сведения, совершенно необходимы, если мы хотим увидеть это время в его истинном свете.
Жизнь все еще сохраняла колорит сказки. Если даже придворные хронисты, знатные, ученые люди, приближенные государей, видели и изображали последних не иначе как в архаичном, иератическом облике, то что должен был означать для наивного народного воображения волшебный блеск королевской власти!
Община горожан. Уникальность средневековым городам Западной Европы придавал их социально-политический строй. Все остальные черты- концентрация населения, узкие улицы, стены и башни, занятия горожан, экономические и идеологические функции и политическая роль – могли быть присуще так же и городам иных регионов и иных эпох. Но только на средневековом Западе город неизменно представляется в виде саморегулирующей общины, наделенной относительно высокой степенью автономии и обладающей особым правом и достаточно сложной структурой.
3.Рыцарство
Рыцарство - особый привилегированный социальный слой средневекового общества. Традиционно это понятие связывают с историей стран Западной и Центральной Европы, где в период расцвета средневековья к рыцарству, по сути, относились все светские феодалы-воины. Но чаще этот термин употребляют в отношении средних и мелких феодалов в противовес знати. Зарождение рыцарства относится к тому периоду раннего средневековья (7-8 вв.), когда получили широкое распространение условные формы феодального землевладения, сначала пожизненные, позже наследственные. При передачи земли в феод его жалователь становился сеньором (сюзереном), а получатель - вассалом последнего, что предполагало военную службу (обязательная военная служба не превышало 40 дней в году) и исполнение некоторых других повинностей в пользу сеньора. К ним относились денежная "помощь" в случае посвящения сына в рыцари, свадьбы дочери, необходимости выкупа сеньора, попавшего в плен. Согласно обычаю, вассала участвовали в суде сеньора, присутствовали в его совете. Церемония оформления вассальных отношений называлась оммажем, а клятва верности сеньору - фуа. Если размеры полученной за службу земли позволяли, новый владелец в свою очередь передавал часть ее в качестве феодов своим вассалам (субинфеодация). Так складывалась многоступенчатая система вассалитета ("сюзеренитет", "феодальная иерархия", "феодальная лестница") от верховного сюзерена - короля до однощитных рыцарей, не имевших своих вассалов. Для континентальных стран Западной Европы правила вассальных отношений отражал принцип: "вассал моего вассала не мой вассал", в то время как, например, в Англии (солсберийская присяга 1085 г.) была введена прямая вассальная зависимость всех феодальных землевладельцев от короля с обязательной службой в королевском войске.
Иерархия вассальных отношений повторяла иерархию земельных владений и определяла принцип формирования военного ополчения феодалов. Так, вместе с утверждением военно-ленных отношений шло формирование рыцарства как служилого военно-феодального сословия, расцвет которого приходится на 11-14 вв. Военное дело стало его главной социальной функцией. Военная профессия давала права и привилегии, определяла особые сословные воззрения, этические нормы, традиции, культурные ценности.
В военные обязанности рыцарей входило защищать честь и достоинство сюзерена, а главное - землю от посягательств как со стороны соседних феодальных властителей в междоусобных войнах, так и войск других государств в случае внешнего нападения. В условиях междоусобицы грань между защитой собственных владений и захватом чужих земель была достаточно зыбкой, и поборник справедливости на словах нередко оказывался захватчиком на деле, не говоря уже об участиях в завоевательных кампаниях, организованных королевской властью, как например, многочисленные походы германских императоров в Италию, или самим папой римским, как крестовые походы. Рыцарское войско являло собой могущественную силу. Его вооружение, тактика боя отвечали военным задачам, масштабам военных операций и техническому уровню своего времени. Защищенная металлическими военными доспехами, рыцарская конница, малоуязвимая для пеших воинов и крестьянского ополчения играла основную роль в бою.
Феодальные войны не исчерпывали социальной роли рыцарства. В условиях феодальной раздробленности при относительной слабости королевской власти рыцарство, скрепленное системой вассалитета в единую привилегированную корпорацию, охраняло право собственности феодалов на землю, основу их господства. Ярким примером тому может служить история подавления крупнейшего крестьянского восстания во Франции - Жакерии (1358-1359), вспыхнувшей во время Столетней войны. При этом рыцари, представлявшие воюющие стороны, англичане и французы, объединились под знаменами наваррского короля Карла Злого и обратили оружие против восставших крестьян, решая общую социальную проблему. Влияло рыцарство и на политические процессы эпохи, так как социальные интересы феодального класса в целом и нормы рыцарской морали до известной степени сдерживали центробежные тенденции, ограничивали феодальную вольницу. В ходе процесса государственной централизации рыцарство (средние и мелкие феодалы) составляло основную военную силу королей в их противостоянии знати в борьбе за территориальное объединение страны и реальную власть в государстве. Так было, например, во Франции в 14 в., когда в нарушение прежней нормы вассального права значительная часть рыцарства привлекалась в армию короля на условиях денежной оплаты.
Участие в рыцарском войске требовало известной обеспеченности, и земельное пожалованье было не только вознаграждением за службу, но и необходимым материальным условием ее осуществления, поскольку и боевого коня, и дорогое тяжелое вооружение (копье, меч, булаву, доспехи, броню для коня) рыцарь приобретал на собственные средства, не говоря о содержании соответствующей свиты. Рыцарские доспехи включали до 200 деталей, а общий вес военного снаряжения доходил до 50 кг; с течением времени росли их сложность и цена. Подготовке будущих воинов служила система рыцарского обучения и воспитания. В Западной Европе мальчики до 7 лет росли в семье, позднее до 14 лет воспитывались при дворе сеньора в качестве пажа, затем - оруженосца, наконец совершалась церемония посвящения их в рыцари.
Традиция требовала от рыцаря быть сведущим в вопросах религии, знать правила придворного этикета, владеть "семью рыцарскими добродетелями": верховой ездой, фехтованием, искусным обращением с копьем, плаванием, охотой, игрой в шашки, сочинением и пением стихов в честь дамы сердца.
Посвящение в рыцари символизировало вхождение в привилегированное сословие, приобщение к его правам и обязанностям и сопровождалось особой церемонией. Согласно европейскому обычаю, рыцарь посвящающий в звание, ударял посвящаемого мечом плашмя по плечу, произносил формулу посвящения, одевал шлем и золотые шпоры, вручал меч - символ рыцарского достоинства - и щит с изображением герба и девиза. Посвященный, в свою очередь, давал клятву верности и обязательство соблюдать кодекс чести. Ритуал часто заканчивался рыцарским турниром (поединком) - демонстрацией воинской выучки и храбрости.
Рыцарские традиции и особые этические нормы складывались веками. В основе кодекса чести лежал принцип верности сюзерену и долгу. К числу рыцарских достоинств относили воинскую отвагу и презрение к опасности, гордость, благородное отношение к женщине, внимание к нуждающимся в помощи членам рыцарских фамилий. Осуждению подлежали скаредность и скупость, не прощалось предательство.
Но идеал не всегда был в согласии с реальностью. Что же касается грабительских походов в чужие земли (например, взятие Иерусалима или Константинополя во время крестовых походов), то рыцарские "подвиги" приносили горе, разорение, поругание и позор не одним простолюдинам.
Крестовые походы способствовали становлению идей, обычаев, морали рыцарства, взаимодействию западных и восточных традиций. В ходе их в Палестине для защиты и расширения владений крестоносцев возникли особые организации западноевропейских феодалов - духовно- рыцарские ордены. К ним относятся орден Иоаннитов (1113), орден Тамплиеров (1118), Тевтонский орден (1128). Позже в Испании действовали ордены Калатрава, Сант-Яго, Алькантара. В Прибалтике известен орден Меченосцев и Ливонский. Члены ордена давали монашеские обеты (нестяжание, отказ от имущества, целомудрие, повиновение), носили схожие с монашескими одеяния, а под ними - военные доспехи. Каждый орден имел свою отличительную одежду (например, у тамплиеров - белый плащ с красным крестом). Организационно они строились на основе строгой иерархии, возглавляемой выборным магистром, утверждаемым папой римским. При магистре действовал капитул (совет), с законодательными функциями.
Отражение рыцарских нравов в области духовной культуры открыло ярчайшую страницу средневековой литературы со своим особым колоритом, жанром и стилем. Она поэтизировала земные радости вопреки христианскому аскетизму, прославляла подвиг и не только воплощала рыцарские идеалы, но и формировала их. Наряду с героическим эпосом высокого патриотического звучания (например, французская "Песнь о Роланде", испанская "Песнь о моем Сиде") появились рыцарская поэзия (например, лирика трубадуров и труверов во Франции и миннезингеров в Германии) и рыцарский роман (история любви Тристана и Изольды), представлявшие так называемую "куртуазную литературу" (от французского courtois - учтивый, рыцарский) с обязательным культом дамы.
В Европе рыцарство теряет значение основной военной силы феодальных государств с 15 в. Предвестницей заката славы французского рыцарства стала так называемая "битва шпор" (11 июля 1302 г.), когда пешее ополчение фландрских горожан разгромило французскую рыцарскую конницу. Позже неэффективность действий французского рыцарского войска с очевидностью проявилась на первом этапе Столетней войны, когда оно потерпело ряд тяжелейших поражений от английской армии. Выдержать конкуренцию наемных армий, использовавших огнестрельное оружие (оно появилось в 15 в.), рыцарство оказалось не способным. Новые условия эпохи разложения феодализма и зарождения капиталистических отношений привели к исчезновению его с исторической арены. В 16-17 вв. рыцарство окончательно утрачивает специфику особого сословия и входит в состав дворянства.
Воспитанные на военных традициях предков представители старых рыцарских родов составляли офицерский корпус армий абсолютистского времени, отправлялись в рискованные морские экспедиции, осуществляли колониальные захваты. Дворянская этика последующих веков, включая благородные принципы верности долгу и достойного служения отечеству, несомненно, несет в себе влияние рыцарской эпохи.
4.Значение собора в средневековом городе
В средневековом городе собор долгое время был единственным общественным зданием. Он исполнял роль не только религиозного, идеологического, культурного, просветительского центра, но и административного и в какой-то степени хозяйственного. Позднее появились ратуши и крытые рынки, и часть функций собора перешла к ним, но и тогда он отнюдь не остался только религиозным центром. Представление о том, что «главные задачи города…служили материальной основой и символами конфликтующих социальных сил, доминировавших в городской жизни: замок-опора светской феодальной власти; собор-воплощение власти духовенства; ратуша-оплот самоуправления горожан» (А.В.Иконников)- справедливо только отчасти. Их безоговорочное приятие упрощает социально-культурную жизнь средневекового города.
Современному человеку достаточно сложно воспринять многообразие функций средневекового собора, его значимость во всех сферах городской жизни. Собор остался храмом, культовым зданием или стал памятником архитектуры и культуры, музеем, концертным залом, необходимым и доступным немногим. Его сегодняшняя жизнь не передает полнокровия его бытия в прошлом.
Средневековый город был невелик и замкнут стенами. Жители воспринимали его целостно, в ансамбле, - чувство, утраченное в современном городе. Собор определяет архитектурный и пространственный центр города, при любом типе городской планировки паутина улиц тяготела к нему. Как самое высокое здание в городе в случае необходимости он служил сторожевой башней. Соборная площадь была главной, а иногда и единственной. Все жизненно важные публичные действа происходили или начинались на этой площади. Впоследствии, когда рынок из пригорода был перенесен в город и появилась специальная рыночная площадь, она одним из углов часто примыкает к соборной. Так было в ряде городов Германии и Франции: Дрездене, Мейсене, Наумбурге, Монтобане, Монпазье. В городе, помимо главного собора, как правило, были еще и приходские церкви, им передавалась часть функций собора. В больших городах их число могло быть значительным. Так современник отмечает в Лондоне конца XII в. Сто двадцать шесть таких церквей.
Нашим восхищенным взорам собор предстает в завершенном и «очищенном виде». Вокруг него нет тех маленьких лавок и лавчонок, которые, подобно птичьим гнездам, лепились на всех выступах и вызывали требования городских и церковных властей « не пробивать дыр в стенах храма». Эстетическая неуместность этих лавок, видимо, совсем не смущала современников, они становились неотъемлемой частью собора, не мешали его величию. Иным был и силуэт собора, поскольку то одно, то другое его крыло постоянно находилось в лесах.
Средневековый город был шумным: на небольшом пространстве раздавался скрип колес, цоканье копыт, стук деревянных башмаков, крики торговцев-разносчиков, грохот и звон ремесленных мастерских, голоса и колокольчики домашних животных, которых только постепенно постановления городских властей вытесняли с улиц, трещотки больных проказой. «Но один звук неизменно перекрывал шум беспокойной жизни: сколь бы он ни был разнообразным, он не смешивался ни с чем возносил все происходящее в сферу порядка и ясности. Это колокольный звон. Колокола в повседневной жизни уподоблялись предостерегающим добрым духам, которые знакомыми всем голосами возвещали горе и радость, покой и тревогу, созвали народ и предупреждали о грозившей опасности. Их звали по именам: Роланд, Толстуха-Жаклин – и каждый разбирался в значении того или иного звона. И хотя их глосса звучали почти без умолку, внимание к их звону вовсе не притуплялось» (Й. Хёйзинга). Соборный колосок составлял необходимую информацию всем горожанам сразу: о пожаре, о море, нападении, каком-либо экстренном внутригородском событии. И в наши дни древние « Большой Поль» или « Большой Бен» одушевляют пространство современного города.
Собор был хранителем времени. Колокола отбивали часы уточного богослужения, но они же долгое время возвещали начало и конец работы ремесленника. До XIVв. – начала распространения механических башенных часов – именно соборный колокол задавал ритм « благоразмеренной жизни».
Недреманное око церкви сопровождало горожанина от рождения до смерти. Церковь принимала его в общество, и она же помогала ему перейти в загробную жизнь. Церковные таинства и ритуалы были существенной частью повседневной жизни. Крещение, помолвка, брачная церемония, отпевание и погребение, исповедь и причащение – все это связывало горожанина с собором или приходской церковью(в малых городах собор был и приходской церковью), позволяло ощутить себя частью христианского социума. Собор служил и местом захоронения состоятельных граждан, у некоторых там находились замкнутые родовые усыпальницы с надгробными памятниками. Это было не только престижно, но и практично(как отмечают историки, ограбления приходских кладбищ происходило постоянно).
Взаимоотношения горожан и городского духовенства были далеки от идиллии. Хроники Гвиберта Ножанского, Оттона Фрейзингенского, Ричарда Девизе не говорят о горожанах ничего доброго. В свою очередь в городской литературе – фаблио, шванках, сатирической поэзии- монах и священник часто осмеиваются. Горожане выступают против свободы духовенства от налогов, они стремятся не только высвободиться из под власти своих прелатов-сеньоров, но и взять под муниципальный контроль дела, традиционно находившиеся в ведении церкви. Показательная в этом отношении эволюция положения больниц, которые в течении XIII-XIVвв. постепенно перестают быть церковными учреждениями, хотя и сохраняют покровительство церкви и в силу этого неприкосновенность своего имущества. Однако нередкое противостояние духовенству сочетается с постоянными контактами с ним в повседневной жизни и не мешает горожанам считать строительство и украшение собора своим кровным делом.
В строительстве городского собора участвовали не только горожане, но и крестьяне округи, магнаты и духовенство. Средневековые хроники и другие документы отразили поразившее современников примеры религиозного энтузиазма: «дамы, рыцари-все стремились не только пожертвованиям, но и посильным трудом помочь строительству». Нередко для возведения собора собирали средства по всей стране. « Широкое распространение в средние века приобрели самые разнообразные донации, дарения, вклады на строительство храма, рассматривавшиеся как достойное и благоугодное дело. Чаще всего это были пожертвования драгоценностей и ценных вещей, денежные суммы или бесплатное предоставление материалов для будущей постройки» (К.М. Муратов). Собор строился несколько десятков лет, но полное завершение постройки тянулось столетиями. От поколения к поколению предавались легенды о закладке и строительстве храма, собирались все новые и новые средства, делались дарения, оставлялись завещания. Фраза папского легата и бывшего канцлера парижского университета Одо де Шатору, что « собор Парижской Богоматери построен на гроши бедных вдов» разумеется, не должна восприниматься буквально, но именно под собой основания. Искренний порыв благочестия сочетался с соперничеством с соседним городом, а у кого-то и с желанием получить личное отпущение грехов. Прекрасный собор был одним из важных знаков престижа, демонстрировал силу и богатство городской общины. Размеры храмов, построенных в совсем небольших городах, роскошь и сложность их интерьеров отвечают потребности создать нечто несоизмеримое по красоте и величию со всем окружающим. О значимости собора говорит и стремление немедленно восстановить его послед пожара, причем непременно на том же месте, что бы сохранить привычные объекты паломничества.
Строительство собора было многие годы в центре внимания горожан, но вступал он в действие задолго до своего окончательного завершения. Постройку начинали с хоровой части, крышу сооружали, как правило, еще до перекрытия храма сводами, таким образом богослужение можно было совершать достаточно быстро после начала строительства.
Строительство и украшение храма служило импульсом для развития городского художественного ремесла. Знаменитая парижская «Книга ремесел» (XIIIв.) сообщает о целом ряде таких профессий, применение которых в повседневной жизни города было бы весьма ограничено. Среди них живописцы, резчики по камню, филигранщики, ваятели, изготовители четок(из кораллов, раковин, кости, рога, амбры, янтаря), ковров, инкрустации, золотых и серебряных нитей для парчи, застежек для книг и т.д. Затем украшаться будет ратуша, дома живущих в городе магнатов и городского патрициата, благотворительные учреждения. Но поначалу мастера прикладного искусства в основном работают для собора. Строители не оставались на одном месте, они переходили из города в город, из страны в страну. Они учились у прославленных мастеров; площадка строящегося собора была школой для зодчих.
О живом интересе современников к процессу возведения храма свидетельствует и иконографический материал эпохи: сюжет постройки собора част на миниатюрах средневековых рукописей.(Приложение А)
В соборе хранились реликвии с мощами, к нему стекались паломники, иногда издалека. Происходил постоянный обмен между жителями различных местностей. Пестрая толпа пилигримов, идущих в Кентербери поклониться мощам Фомы Беккета, подсказала Чосеру идею «Кентерберийских рассказов». Город и храм дорожили такими паломничествами: они приносили существенный доход.
При соборе находилась школа с певческим и грамматическим классом. В небольшом городе она часто оставалась единственной. Так, в Лондоне еще в XIVв. Известны всего три церковные школы. Церковные книжные собрания могли быть достаточно богатыми, но они были доступны лишь узкому кругу клириков и, возможно, городских интеллектуалов. Библиотеки при ратушах и Гилдхоллах появились позднее. На паперти, а в зимнее время и в помещении собора, школяры и студенты устраивали диспуты. Присутствовавшие на них горожане получали удовольствие скорее от жеста и самого процесса спора, чем от слова: диспуты велись на латыни. В Болонье с внешней кафедры собора Сан - Стефано студентам университета читали лекции.
Паперть собора была оживленнейшим местом города: здесь заключали различные сделки, нанимали на работу, здесь начиналась брачная церемония, нищие просили милостыню. Лондонские юристы на паперти собора св. Павла устраивали совещания и давали консультации клиентам. Паперть долгое время служила сценой для драматических представлений. На паперти, а иногда и в самой церкви устраивались так называемые «церковные эли» - прообраз будущих благотворительных базаров, на них продавали вино, различные изделия местного ремесла и сельхозпродукты. Вырученные деньги шли на содержание храма, нужды прихода, в частности, и на оплату праздничных процессий и театральных представлений. Обычай, постоянно осуждавшийся, но с течением времени становившийся все более частым. Пирушки эти очень возмущали церковных реформаторов и вообще ревнителей благочестия.
Городской собор долгое время служил местом муниципальных собраний, использовался в случае различных общественных нужд. Правда, с этой же целью использовали и монастырские церкви, и дома городских сеньоров. Храм был всегда готовым и открытым прибежищем в дни горя, тревог и сомнений, он же мог стать убежищем в прямом смысле, гарантировавшим на некоторое время неприкосновенность. Собор стремился вместить всех, однако в особо торжественные дни желающих было слишком много. И несмотря на строгую этикетность средневекового уклада, которая для нас стала уже застывшим стереотипом, в соборе происходила давка и не всегда безобидная толчея. Современники оставили свидетельство о беспорядках во время коронационных церемоний в Реймсском соборе.
Собор был одним из самых значимых(если не самым значимым) осуществлений средневековой культуры. Он вмещал в себя всю сумму знаний своей эпохи, все ее овеществленные представления о красоте. Он удовлетворял потребности души в высоком и прекрасном, небудничном, и простеца, и интеллектуала. «Символом вселенной был собор,- пишет современны историк,- его структура мыслилась во всем подобном к космическому порядку: обозрение его внутреннего плана, купола, алтаря, приделов должно было дать полное представление об устройстве мира. Каждая его деталь, как и планировка в целом, была исполнена символического смысла. Молящийся в храме созерцал красоту и гармонию божественного творения». Восстановить во всей полноте то, как обычный горожанин воспринимал богослужение, разумеется, невозможно. Переживание «храмового действия» было и глубоко индивидуальным и в то же время коллективным процессом. Воспитание, ритуализированные нормы поведения накладывались на набожность, впечатлительность, образованность индивида.

4.Горожанин и время
Средневековье унаследовало приемы измерения времени от древнейших времен. Приборы для такого измерения делились на две большие группы: отмерявшие отрезки времени и показывающие астрономическое время. К первым можно отнести песочные часы, известные с древности, но зафиксированные в Западной Европе лишь в 1339г., и огненные часы – свечи или масляные лампады, сгорание которых происходит за определенные промежуток времени. Ко второму типу часов относят солнечные и механические. Солнечные- гномон, известны еще в Египте V тысячелетии до н.э., получили Широкове распространение в Римской империи и были почти обязательным украшением многих вилл и домов. Промежуточным типом часов можно считать водяные-клепсидры. Клепсидры так же известны еще с XVв. До н.э. в Египте. Иные их них представляют собой две соединенные колбы, в которых вода переливается из одной в другую за фиксированное время – таковы, например известны в Греции примерно с 450г. до н.э. «Часы для ораторов». Другой вид водяных часов – большие цистерны, в которых вода также переливается из одной в другую, но в течении многих дней или, при соединении одной из цистерн к естественному или искусственному водному потоку, - постоянно, и абсолютное время определяется по уровню воды. Около 150г. до н.э. Ктесибий Александрийский изобрел водяные часы, в которых поднимающийся поплавок поворачивал вал со стрелкой. Часы эти были, скорее, календарем, рассчитанным на год, и стрелка отмечала день; каждый час, правда, вода выбрасывала камешек, который падал со звоном на металлическую пластину. Позднее клепсидры были видоизменены так, что стрелка показывала не день, а час. (Деление суток на 24 часа, а часа на 60 минут известно еще в Месопотамии во II тысячелетии до н.э.)
В раннее средневековье точное измерение времени, особенно суток, было мало распространено. Первые известные тогда часы – солнечные и водяные- были построены по указаниям знаменитого философа Боэция(ок. 480-524) по приказу Теодориха Великого (ок. 454-526; король остготов с 471, король Италии с 493); они предназначались в подарок королю бургундов Гунвольду. Из письма, сопровождавшего этот дар, явствовало, что в варварских королевствах, возникших на территории Галлии, часы были неизвестны(хотя на римских виллах в Галлии были и гномоны, и клепсидры).
Малая распространенность часов в раннее средневековье объясняется, во-первых, отношением(в известном смысле безразличием) людей ко времени, в котором они исходили из природной цикличности и ориентировались по наблюдаемым веками приметам и явлениям. Во-вторых- техническими трудностями: и клепсидры, и гномоны представляли собой неподвижные, громоздкие и (особенно первые) сложные сооружения, а солнечные часы, к тому же, могли показывать время лишь днем и в ясную погоду.
Многие мыслители средневековья уделяли немало внимания тщательной градации времени. Например, Гонорий Августодунский(первая половина XIIв.) делил час на 4 «пункта», 10 «минут»,15 «частей», 40 «моментов», 60»знамений» и 22560 «атомов». Но все же единицей измерения времени оставался в лучшем случае час, и тот, скорее, в литургическом обиходе, тогда как в обыденной жизни – день. Григорий Турский(ок. 538-594) в сочинении « De cursu stellarum ratio» предложил исчислять время по восхождению звезд и по числу прочитанных псалмов.
Деление времени на равные часы долгое время отсутствовало: светлое и темное время суток делилось каждое на 12 часов, так что часы дня и ночи были неодинаковы и разнились в разное время года. Первичное разделение суток на 24 часа было произведено на Ближнем Востоке, на широте которого день и ночь приблизительно равны в течении всего года, но в северных регионах Европы различие бросалось в глаза. Одним из первых, если не первым мыслителем, выразившим стремление уравнять часы, был англосакс Беда Достопочтенный(ок. 673-731), как явствует из его трактата « De ratione computi». Ему или его окружению принадлежит первый календарь, где указано распределение светлого и темного времени на широте средней части Британских островов: «декабрь -ночных часов XVIII, дневных – VI; март – ночных часов XII, дневных – XII; июнь- ночных часов VI; дневных – XVIII» и т.д. Уже после изобретения механических часов и до начала XVIIв. Применялись очень сложные регулируемые приводы, позволяющие делить сутки на неравные отрезки времени – часы дня и ночи, так что представление о часе как постоянной единице времени распространились довольно медленно и первоначально только в церковном обиходе, где это было вызвано литургической необходимостью. Особенно активно постоянство часа стало удерживаться в X в., в процессе Клюнийской реформы, в целях унификации церковного ритуала, предусматривавшей, среди прочего, единовременность церковных служб (о поясном времени тогда и не знали).
Исследователи XIXв. Приписывали изобретение механических часов знаменитому ученому Герберту Орильякскому (ок. 940-1003), ставшему в 999г. папой под именем Сильвестра II. На самом деле он лишь усовершенствовал (ок. 983) клепсидру, и теперь ось ее вращалась под воздействием падающей воды; это дало возможность впоследствии заменить силу воды весом гирь, т.е. облегчило создание механических часов.
Причины появления последних были скорее социально-психологические, нежели технические. Точное измерение времени осуществлялось лишь внутри церковного пространства, вовне время отмечалось не так точно.
6.Преступность средневековья.
Вплоть до начала XX столетия историки рисовали романтические картины равенства и общинного единства средневековых горожан, якобы единым фронтом противостоящим своим светским и духовным сеньорам.
Изучение проблем городской бедности затруднено состоянием источников, особенно для ранних столетий городской истории. Источники становятся более красноречивее лишь по мере приближения к позднему средневековью. Но было бы заблуждением делать из этого вывод, что бедность- исключительный феномен этих столетий.
Ниже речь пойдет о специфических представителях преступного мира средневековой Франции и Бургундии – о ворах-профессионалах.
Проблемы городской преступности постоянно занимали умы чиновников. Потенциальными преступниками считались те, кто отказывался работать и вел разгульный образ жизни, посещая кабаки и публичные дома. Эти лентяи подавали «дурной пример» окружающим, проводя все свое время за азартными играми и выпивкой под предлогом того, что заработная плата недостаточно высока. Во-вторых, люди, которые вообще не имели никакой достойной профессии.
Город представлял собой идеальное место для создания и существования банды. На его улицах можно было встретить кого угодно. Причем, воровство считают не просто профессией- в нем, как в любом ремесле, наблюдается определенная специализация.
Уже в XIIIв. В Париже существует банда « грязных Бабуинов» (“ livilains Baubuins”), которые заманивали простофиль в собор Парижской Богоматери и, пока те глазели на скульптуры Пипина и Карла Великого, срезали у них с поясов кошельки.
Существуют следующие типы мастеров, воровские специальности:
 «взломщик» - тот, кто умеет открывать замки
 «сборщик»- тот, кто срезает кошельки
 «насмешник» - это вор, который заманивает простофиль, играет
 «отправитель» - убийца
 «кидала» - тот, кто продает поддельные золотые слитки.
Собственно, ничто и не могло по-настоящему исключить их из жизни общества. Преступники- профессионалы, жили в «симбиозе» с городским населением, они могли даже сотрудничать с властью, особенно со знатью.
7. Роль церкви в период Раннего Средневековья
Важнейшей особенностью средневековой культуры является особая роль христианского вероучения и христианской церкви. В условиях всеобщего упадка культуры сразу после распада Римской империи, только церковь в течение многих веков оставалась единственным социальным институтом, общим для всех стран, племен и государств Западной Европы. Церковь была не только главенствующим политическим институтом, но и имела доминирующее влияние непосредственно на сознание населения. В условиях тяжелой и скудной жизни, на фоне крайне ограниченных и малодостоверных знаний об окружающем мире, церковь предлагала людям стройную систему знаний о мире, его устройстве, действующих в нем силах. Эта картина мира целиком определяла менталитет верующих селян и горожан и основывалась на образах и толкованиях Библии.
Вся культурная жизнь европейского общества этого периода в значительной степени определялась христианством.
Население было традиционно привержено к языческим культам и проповедей и описания жития святых было недостаточно для обращения его в истинную веру. В новую религию обращали с помощью государственной власти. Однако и долгое время спустя после официального признания единой религии, духовенству приходилось бороться с устойчивыми пережитками язычества в среде крестьянства.
Церковь уничтожала капища и идолов, запрещала поклонятся божкам и совершать жертвоприношения, устраивать языческие праздники и ритуалы. Суровые наказания угрожали тем, кто занимался гаданиями, прорицаниями, заклинаниями или просто верил в них.
Формирование процесса христианизации было одним из источников острых столкновений, т.к. со старой верой у народа нередко связывались понятия народной свободы, между тем, как связь христианской церкви с государственной властью и угнетением проступало достаточно отчетливо.
В сознании масс сельского населения, независимо от веры в тех или иных богов, сохранялись установки поведения, при которых люди чувствовали себя непосредственно включенными в круговорот природных явлений.
Это постоянное воздействие природы на человека и вера в воздействие человека на ход природных явлений при помощи целой системы сверхъестественных средств было проявлением магического сознания средневекового сообщества, важной чертой его мировоззрения.
В сознании средневекового европейца мир виделся как своеобразная арена противоборства сил небесных и адских, добра и зла. При этом сознание людей было глубоко магическим, все были абсолютно уверены в возможности чудес и воспринимали все, о чем сообщала Библия, в буквальном смысле.
В самом общем плане мир виделся людям в соответствии с некоей иерархической лестницей, вернее - как симметричная схема, напоминающая собой две сложенные своими основаниями пирамиды. Вершина одной из них - Бог. Ниже идут уровни священных персонажей- Апостолы, архангелы, ангелы и т.п. На каком-то уровне в эту иерархию включаются люди: сначала папа и кардиналы, затем клирики более низких уровне, затем - миряне, начиная со светской власти. Затем, дальше от Бога и ближе к земле, располагались животные и растения, потом - сама земля, уже полностью неодушевленная. А дальше шло как бы зеркальное отражение верхней, земной и небесной, иерархии, но в ином измерении, как бы со знаком “ минус” , по нарастанию зла и близости к Сатане, являвшемся воплощением Зла.
Таким образом, признаками ранне-средневековой культуры можно считать приверженность традиции, консерватизм всей общественной жизни, господство стереотипа в художественном творчестве, устойчивость магического мышления, которое было навязано и церкви.
7.1 Роль церкви в образовании
В V-IX века все школы в странах Европы находились в руках церкви. Она составляла программу обучения, подбирала учащихся. Христианская церковь сохраняла и использовала элементы светской культуры, оставшейся от античной системы образования: в церковных школах преподавались дисциплины, унаследовавшие от античности: грамматика, риторика, диалектика с элементами логики, арифметика, геометрия, астрономия и музыка.
Средневековая университетская наука называлась схоластикой. Влияние церкви на средневековые университеты было огромным. Женщина в средние века, как правило, за очень редкими исключениями, образования не получала. Некоторые знатных дамы могли себе позволить быть образованными, но обычно женщину держали на втором плане, и если даже знатные мужчины не получали образования, поскольку их увлекало военное дело, а не книжное, то на женщин и подавно в этом смысле много сил и средств не расходовалось.
Для Византии периода раннего средневековья присуще было усиление позиций христианской церкви в области образовании, что выразилось в гонениях на античную философию. Античную философию сменило богословие. Видным представителем византийской культуры этого времени был патриарх Фотий, составитель “Мариобиблиона” – сборник отзывов на 280 произведений преимущественно античных авторов, авторов богословских сочинений.
8.Заключение
Отвечая на вопросы, поставленные мною в начале, можно сказать, что сколь бы варварским ни было средневековье, оно культивировало чувство долга, хотя бы из гордости. Сколь ограниченной ни была сумма знаний того времени, по крайней мере она учила прежде всего размышлять и лишь затем действовать; и не было тогда язви современного общества – самодовольства. А средневековье считают наивным.
Несомненно большую роль играл собор, церковь, определяя умонастроение жителей.
Наряду с нищетой того времени, проблемами преступности, устраивались роскошные выезды вельмож, рыцарские состязания.
Отвага и ловкость рыцарей, пестроты форм всего, что затрагивало ум и чувства, каждодневная жизнь возбуждала и разжигала страсть, проявлявшиеся то в неожиданных взрывах грубой необузданности и зверской жестокости, то в порывах душевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизнь средневекового города. Одним словом жизнь сохраняла колорит сказки.
Приложение А

Список используемой литературы:
1. А.А. Сванидзе «Город в средневековой цивилизации Западной Европы» т.3, т.4 М. «Наука», 2000
2. Л.М. Брагина « культура возрождения и религиозная жизнь эпохи» М. « Наука», 1997
3. А.Я Гуревич « проблемы средневековой народной культуры» М., 1981
4. Й. Хёйзинга « Осень средневековья»