«Одна большая и общая усталость» Юрий Трифонов. Юрий Трифонов

28 августа исполняется 90 лет со дня рождения писателя Юрия Валентиновича Трифонова (1925-1981). Публикуемый фрагмент его биографии посвящен совершенно невероятной по нынешним временам истории - о том, как первая же повесть сделала 25-летнего сына "врага народа" знаменитым.

ПЕРВАЯ ЧИТКА В ноябре 1948 года 23-летний студент прочел несколько глав из повести "Студенты" на семинаре в Литинституте. Поэтесса Инна Гофф с протокольной точностью донесла до нас атмосферу этого семинара: "...Он читал неторопливо, размеренно, несколько скучным голосом. И это было резким контрастом с тем, о чем он читал. И тем, как это было написано, - нам казалось, что блистательно... Юркина повесть показалась мне многообещающей. Такую вещь послушаешь и заражает, хочется писать... Тогда был его триумф. Юра был бледен. Красные пятна на лице подчеркивали бледность. Значит, волновался..." 1

В следующем, 1949-м, он окончил институт, причем повесть "Студенты" представил как дипломную работу. Однако и после этого продолжил работу над рукописью, шлифуя текст. Ему доставляло удовольствие "вылизывать" свое детище.

В январе 1950 года повесть была завершена.

ПЕРВЫЕ ПОДАРКИ Пухлая рукопись объемом в 20 авторских листов (500 машинописных страниц!) была уложена в две старые желтые канцелярские папки довоенного образца, принадлежавшие, вероятно, еще отцу писателя Валентину Андреевичу. Автор всего-навсего двух опубликованных рассказов повез эти папки с рукописью на квартиру к Константину Федину, жившему в писательском доме, что в Лаврушинском переулке. Дальнейшие события развивались стремительно...

Константин Александрович, член редколлегии журнала "Новый мир", снял телефонную трубку и позвонил только что назначенному главному редактору Александру Твардовскому. В тот же день курьер "Нового мира" приехал к Трифонову за рукописью и доставил ее главному редактору. Это было нечто из ряда вон выходящее! К начинающему автору, еще не опубликовавшему ни одной книги, прислали казенного курьера. Но чудеса продолжались. Прошло десять или двенадцать дней, и Трифонову пришла телеграмма: "Прошу прийти в редакцию для разговора. Твардовский".

Состоялась встреча. Последовал вердикт главного редактора: рукопись отредактировать и сократить, а с автором заключить издательский договор. Александр Трифонович доверительно сказал: "А знаете, Юрий Валентинович, моя жена заглянула в вашу рукопись и зачиталась, не могла оторваться. Это неплохой признак! Проза должна тянуть, тянуть, как хороший мотор..." 2 .

Но и на этом подарки судьбы не закончились. Твардовский нашел для повести прекрасного редактора - Тамару Григорьевну Габбе, детскую писательницу, литературоведа, автора пьесы-сказки "Город мастеров" и адресата лирики Самуила Маршака:

А была ты и звонкой, и быстрой.
Как шаги твои были легки!
И казалось, что сыплются искры
Из твоей говорящей руки 3 .

Тамара Григорьевна была человеком изумительной доброты и редактором высочайшей квалификации: про нее говорили "лучший вкус Москвы", а еще раньше "лучший вкус Ленинграда" 4 . Совместная работа продолжалась три месяца, до конца лета. Тамара Григорьевна оценила рукопись иначе, чем это сделал Твардовский: "...Там не лишнее, а там не хватает. Надо углублять, мотивировать" 5 .

Трифонов написал почти три листа нового текста: повесть насыщалась смыслом. После редактуры Габбе, которая работала на договоре, повесть принялась читать и править штатная сотрудница "Нового мира".

ПЕРВЫЙ ДЕМАРШ О дальнейшем Юрий Валентинович очень живописно поведал в своих воспоминаниях. "С дамой сразу возник конфликт. Это была редактриса того распространенного типа, который я бы назвал типом бесталанного самомнения: талантом, то есть чутьем и пониманием литературы, бог обидел, а самомнение наросло с годами от сознания свой власти над рукописями и авторами. <...> Работа началась с черканья и перестановки слов на первой же странице. Я вступил в спор. Дамское самомнение кипело. Я упорно не уступал. Больше всего меня задело пренебрежение дамой не к моему тексту, а к авторитету Тамары Григорьевны. Черкать и переставлять слова во фразе, ей одобренной! И эдак с маху, с налету! А Тамара Григорьевна вовсе не брала ручку и ничего сама не правила в рукописи. Да и что за замечания? "Которые... которые... как... как..." Можно согласиться, можно не соглашаться. Я решил не соглашаться. <...> Пожалуй, я вел себя рискованно. Но тогда этого не сознавал" 6 .

Автор повел себя очень рискованно - он пошел к Твардовскому и решительно потребовал назначить другого редактора. Трифонов, не без сарказма, поведал о дальнейшей судьбе незадачливой редактрисы: "Дама, которая наскочила на меня, как баржа на мель, переплыла в "Советский писатель" и лет двадцать благополучно подчеркивала там слова "которые" и "как" 7 .

ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ... Повесть "Студенты" в том же 1950-м была опубликована в октябрьской и ноябрьской книжках журнала "Новый мир". После того как рукопись была послана в набор, Трифонов совершил еще один очень смелый поступок. Он написал любовную записку, адресованную известной московской красавице - певице Нине Алексеевне Нелиной, солистке Большого театра, и назначил ей свидание.

"Трифонов - Нелиной в Большой театр, 23 сент. 50 г. Дорогая Нина! Я безумно люблю Вас. Нам необходимо встретиться. Вы не знаете меня, но сегодня мы должны познакомиться, и... Вы все узнаете! Все, все!!! Ради бога не отвергайте моего предложения! Умоляю Вас! Сегодня в 6 ч. вечера мы встречаемся у стадиона "Динамо" и едем за город. Это решено! Я уверен, что Вы согласитесь. Любимая, жду Вашего ответа у 1-го подъезда. Ваш навеки Ю.Трифонов. P.S. Вы были сегодня восхитительны! Ю. Три..." 8 .

27-летнюю красавицу, уже успевшую побывать замужем и отнюдь не обделенную вниманием поклонников, еще никогда не приглашали на свидание на стадион. Она удивилась... и пришла на свидание, благо стадион "Динамо" находится совсем рядом с Верхней Масловкой, где вместе с родителями жила певица. Юрий и Нина стали встречаться и вскоре, в сентябре 1951-го, стали мужем и женой.

... И ИЗДАНИЕ После выхода "Студентов" 25-летний Трифонов проснулся знаменитым. Казалось, что река его жизни сделала крутой поворот и потекла по широкому руслу: "Обрушились сотни писем, дискуссии, диспуты, телеграммы с вызовом в другие города. Все это началось в декабре и продолжалось, нарастая, в течение всей зимы. В редакцию "Нового мира" я заходил за письмами, которые Зинаида Николаевна (секретарь редакции. - С. Э .) собирала в толстые пакеты и, передавая их мне, шептала с изумлением: "Послушайте, ну кто бы подумал! Ведь только Ажаев получал столько писем!" Члены редколлегии, которые раньше меня не замечали и едва здоровались - с какой бы стати им замечать? - теперь останавливали меня в зальчике и задавали вопросы.

Катаев сказал, что он в два счета сделал бы из меня Ильфа и Петрова. "Небось уж подписались в Бюро вырезок? И носят вам на квартиру такие длинные конверты со всякой трухой?" - спросил он.

Я не слышал, что существует какое-то Бюро вырезок. Твердо решил: не подпишусь. Но через год все-таки подписался" 9 .

Успех шел по нарастающей. В начале января 1951 года в газете "Правда" появилась положительная рецензия. Появление публикации в главной газете СССР было связано с тем, что редакция "Нового мира" выдвинула повесть Трифонова на соискание Сталинской премии. В ту эпоху рецензия в центральном органе ВКП(б) могла резко изменить жизнь: положительная - вознести писателя, разгромная - уничтожить, притом с неотвратимостью античного рока. Итак, "Правда" вознесла. 15 марта на заседании Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства автору повести "Студенты" была присуждена Сталинская премия 3-й степени, денежный эквивалент которой составлял 25 тысяч рублей. 25-летний Юрий Валентинович стал одним из самых молодых лауреатов этой премии. Это был апогей его успеха - жизненного и литературного. Последствия сказались незамедлительно.

"Мне звонили товарищи, поздравляли. Посыпались всякие лестные предложения: из "Мосфильма", из театра, с радио, из издательства. Люди, меня окружавшие, были ошарашены; я же, представьте, принимал все как должное! И вел себя глупо" 10 . Трифонов ответил отказом на лестное предложение "Мосфильма" написать сценарий по его повести. Свой отказ мотивировал нежеланием эксплуатировать успех. Посчитал это унизительным для себя. "Художник и дела - это гадость, это плебейство" 11 . Издательство "Советский писатель" захотело выпустить отельное издание повести. И вновь последовал гордый отказ. Якобы когда-то, полтора года назад, первое издание было обещано издательству "Молодая гвардия", и Трифонов не находит для себя возможным нарушить данное слово. Именно данное слово, а не издательский договор, который еще не был заключен. К чести автора, он свое слово сдержал. Первое отдельное издание "Студентов" вышло именно в "Молодой гвардии".

ЗАПРОС ВРЕМЕНИ Диспуты и выступления Трифонова перед студентами самых известных столичных вузов шли непрерывно, причем иные из них продолжались не один день. Первый медицинский, станкостроительный, институт связи, инженерно-экономический, полиграфический, лесотехнический, инженерно-строительный, архитектурный... Даже слушатели Военно-юридической академии и студенты Института международных отношений МИД СССР захотели встретиться с автором "Студентов". А еще библиотеки, школы, клубы... Юрий Валентинович, по его собственному выражению, "тогда влетел в литературу, как дурак с мороза" 12 .

Время текло, ломалось, падало белой стеной, разбивалось с грохотом: водопадное времечко!

Читатели, истосковавшиеся после военного лихолетья по мирной жизни, жаждали книг о мире. И молодой автор сумел ответить на этот запрос времени. Его книга подкупала бытовыми подробностями и каким-то наивным реализмом. Читатели "Студентов" узнавали персонажей повести в кругу своих знакомых и, бывало, как дети, бурно радовались этому сходству. Один из студентов Литературного института лучше всех выразил причину феерического успеха: "Здорово написал. Как на фотографии. Все ребята один к одному" 13 . Это было то наивное время, когда цветные иллюстрации из "Огонька" использовались для украшения квартир. Даже на даче товарища Сталина висели эти репродукции.

Материальным же воплощением успеха стало приобретение Трифоновым автомобиля "Победа", причем лауреат не стал сам управлять личным автомобилем, а нанял шофера.

Через несколько месяцев после получения премии Юрий Валентинович женился на певице Большого театра Нине Алексеевне Нелиной. Красавица жена, безоговорочно поверившая в успех мужа, надеялась, что за одной Сталинской премией последует другая. Нине, как впоследствии не без иронии заметил Юрий Валентинович, "казалось, что он каждый год будет получать премию" 14 .

Но впереди годы короткой жизни, в которой премий и фанфар будет куда меньше, чем горечи. И о которой не скажешь лучше самого Юрия Валентиновича: "...Время текло, ломалось, падало белой стеной, разбивалось с грохотом: водопадное времечко!" 15

Примечания
1. Цит. по: Шитов А.П. Время Юрия Трифонова: Человек в истории и история в человеке (1925-1981). М., 2011. С. 303-304.
2. Трифонов Ю.В. Записки соседа. Из воспоминаний // Трифонов Ю.В. Как слово наше отзовется... М., 1985. С. 144.
3. Маршак С.Я. Ветер жизни тебя не тревожит... // Маршак С.Я. Лирика. М.: Детская литература, 1968. С. 125.
4. Трифонов Ю.В. Записки соседа... С. 145-146.
5. Там же. С. 145.
6. Там же. С. 148.
7. Там же. С. 148-149.
8. Тангян О.Ю. Испытания Юрия Трифонова // "Дерибасовская - Ришельевская". Одесса, 2010. С. 208.
9. Трифонов Ю.В. Записки соседа... С. 149.
10. Там же. С. 150.
11. Трифонов Ю.В. Время и место // Трифонов Ю.В. Вечные темы. М., 1985. С. 300.
12. Цит. по: Шитов А.П. Указ. соч. С. 323.
13. Там же. С. 318.
14. Трифонов Ю. Из дневников и рабочих тетрадей / Публикация Ольги Трифоновой // Дружба народов. 1998. N 6 // http://magazines.russ.ru/druzhba/1998/6/trifon.html; Тангян О.Ю. Зачем Юрий Трифонов ездил в Туркмению? // Знамя. 2013. N 4 // http://magazines.russ.ru/znamia/2013/4/t9pr.html
15. Цит. по: Шитов А.П. Указ. соч. С. 391.

ОБЛУЧЕНИЕ ЛЮБОВЬЮ

Писателю Юрию Трифонову сегодня исполнилось бы 85 лет
Он считался классиком при жизни. Сегодня его назвали бы культовым писателем. Он номинировался на Нобелевскую премию 1981 года, но не дожил. А мертвым эту награду не дают.
Не эмигрант и не диссидент, не почвенник, не либерал. Не примыкал ни к одному литературному «кружку». Не скандалил, не эпатировал публику. Он просто был хорошим писателем.
Романы и повести «летописца асфальтовой Москвы» зачитывались до дыр, обсуждались на кухнях и в курилках, даже переписывали от руки. Рукописный «Дом на набережной» хранится в архиве писателя. Бывает ли слава больше?
Его личная жизнь очень похожа на роман, в котором сплелось все: и страсть, и счастье, и слезы, и смерть. Ольга Трифонова – последняя жена писателя и последняя его любовь.
- Жизнь то и дело сталкивала вас. Можно сказать, что ваш роман был предопределен?

- Конечно. Я помню все наши встречи. Я была замужем за другим человеком, он был женат на другой женщине. Мы дико смущались, встречая друг друга. Однажды столкнулись в подземном переходе из Дома литераторов в так называемый Большой союз, и Юрий страшно ударился лбом о низкую притолоку и жутко выматерился. Я с изумлением посмотрела, а он сказал: «Извините, Оля».
- Между вами всегда что-то искрило?
- Носились сквозняки. Однажды, когда я была у него в семинаре, он попросил подвезти его домой, потому что мы жили рядом. Мы ехали в машине, велся вялый натужный разговор. И вдруг Юрий Валентинович спросил: «У вас есть роман?» От неожиданности я сказала: «Да». – «Хороший?» - голос у него был упавший. «Да нет», - призналась я и подумала: какое нахальство задавать такие вопросы и отомстила: «А у вас есть, Юрий Валентинович?» - «Есть». – «Хороший?» - «Да тоже нет». Это был наш первый неформальный диалог. Юра нравился мне безумно.
- А как начался роман?
- Юра дал мне почитать какую-то книгу. Я долго ее держала, и однажды он мрачно буркнул, что книгу пора вернуть. Когда я пришла отдавать, он обнял меня и пробормотал четверостишие Ходасевича, которого очень любил: «Перелети, пере- что хочешь - Но вырвись: камнем из пращи, Звездой, сорвавшейся в ночи...Сам затерял - теперь ищи...Бог знает, что себе бормочешь, Ища пенсне или ключи». С этого и начался роман. С чужими квартирами, чужими ключами, чужими портретами. То в Нагатине, то в Чертанове, то в Теплом Стане.
- Запретная любовь трудна для двоих. Вы не пытались прервать эти отношения?
- Порой мы расставались надолго, чтобы убежать от этого чувства. Семь лет он не решался развестись. Он был человек совестливый, хотя та женщина делала все, чтобы ему легче было уйти. Одна их общая знакомая сказала ей: «Вы – кузнец своего несчастья». Мне тоже было трудно уйти от мужа, хорошего, благородного человека. Я понимала, на какое осмеяние его обрекаю. Мы все жили в огромной коммунальной квартире, которой, по сути, был Союз писателей. Все друг друга знали и обсуждали.
- Как быстро писательская «коммунальная квартира» переварила ваш брак?

- Не переварила. Я после его смерти с маленьким Валей приехала на Пицунду. У меня было очень сильное нервное истощение, и моя подруга-психиатр сказала, что есть два хороших средства преодолевать стресс такого рода. Уходить в лес и кричать так, чтобы начинали болеть мышцы шеи, и бег. Рано утром я бежала в Пицунде и услышала, как две дамы мне в спину сказали: «Бежит, старается, форму соблюдает, ей же еще замуж выходить!»
- Но у вас была попытка создать семью?
- Получается, они были правы. (Смеется). Я не думала, что надо бегать, чтобы выйти через 8 лет замуж. Это был гражданский брак. Сейчас, по прошествии времени, я должна констатировать, что моему избраннику тоже было очень трудно, потому что невозможно слушать через каждое второе слово «Юрий» и смотреть на его портреты. Мне не хватило такта убрать портреты. Но я физически не могла это сделать.
- Красивый, загадочный, талантливый, знаменитый – такие мужчины нравятся женщинам. Вы его ревновали?
- Я сильно его ревновала, но ему, по-моему, это нравилось. Женщины кокетничали с ним нагло, при мне, и у меня это вызывало ярость. Однажды он уехал в Италию, и я ужасно тосковала. Вдруг звонок: одна дама, жена писателя звенящим от счастья голосом говорит: «Ой! Оля, а мы только что вернулись из Италии! Мы видели Юру в Ватикане с потрясающей красоты девушкой!» Я чувствую: мир рухнул! Я стала рыдать, в это время позвонил Юра. И я сразу спросила: «С кем ты был в Ватикане?» «О! Я так и знал! Когда они пошли нам навстречу, у меня упало сердце. Я понял, уже сегодня вечером будешь знать ты. У меня была действительно очень красивая переводчица, она скоро приедет в Москву, и я тебя с ней познакомлю».
- У него были увлечения?
- Один раз «амур» случился в самом начале нашего романа, Юра мне рассказал об этом. Я встретила ее на одном официальном мероприятии и сказала Юре: «Вот с этой дамой у тебя был роман». Он считал, что я необычайно проницательна. Также я узнала его первую женщину. Она подошла к нему на киностудии, они так смотрели друг на друга, что я поняла: у них был счастливый роман, о котором оба вспоминают с благодарностью. А я отошла в сторону, не желая мешать, потому что жена, которая стоит, как часовой у Смольного, – это смешно.
- У вас разница в возрасте – тринадцать лет. На фотографиях вы сияете обольстительной красотой. Юрий Валентинович был ревнив?
- Очень. Один раз устроил ужасную сцену, и ему самому стало неловко. Потом сказал: «Больше не буду тебя никогда ревновать, - и добавил, - по крайней мере, подавать вида». Однажды в Венеции, куда мы приехали по приглашению итальянского издательства, произошла смешная история отеле. Тогда в наших магазинах ничего не было, и у меня был с собой список покупок пунктов на шестьдесят. Маме – кофту белую в черный горошек, моей сестре – дезабилье, в том числе, тряпки для мытья пола, которых здесь еще в помине не было. И вот мы идем с Юрием Валентиновичем мимо хозяйственного магазина, я думаю нырнуть туда за тряпками, но слышу: «Оля, до этого безумия мы не дойдем».
- Дошли?
- Когда он пошел в отель давать интервью, я вернулась в магазин и накупила кипу тряпок для всех подруг. И в гостинице, чтобы муж не увидел этот пакет, я спрятала его в шкафчике, где уборщицы хранят свой инвентарь. Когда Юра заснул, я в ночной рубашке вышла в коридор и направилась к своему тайнику. И в этот момент увидела лаковые штиблеты. Я подняла голову: стоял роскошный джентльмен в смокинге, который воззрился на меня с диким изумлением, подумав, что богатая клептоманка крадет у горничных. От страха я приложила палец к губам. Он сделал то же самое. А утром на завтраке входит этот человек видит меня и прикладывает палец к губам. Юра вскипел: «Что это значит? Я требую объяснений!» Он мне не поверил, и пришлось предъявить доказательства – те самые тряпки для пола.

- Юрий Валентинович многим казался флегматичным, малообщительным. С ним было трудно?
- Легко! На самом деле он был очень смешливый, щедрый, великодушный и предельно искренний. Юра умел дружить, и люди, которые встречались с ним хоть однажды, уже не могли его забыть. А немножко угрюмый вид объяснялся одышкой. Юра скрывал, что ему не хватает дыхания, поэтому говорил медленно.
- А что с ним не прокатывало?
- В быту все прокатывало. Он очень любил мыть посуду. Один раз мне стало стыдно, и я сказала: «Прекрати. Я не хочу, чтобы ты мыл!» А тогда было очень модным слово «где-то», и он ответил: «Мне где-то это очень нравится». Его мягкость женщин очень искушала, им казалось, что можно давить до конца. Когда мы с ним познакомились, он ходил в облезлой болгарской дубленке, по-холостяцки зашитой черными нитками, в руках авоська, в которой он вечно таскал продукты. И еще просил заехать в прачечную забрать белье. Его жена думала, что так будет всегда. Но я поняла, что это кончается мгновенно и бесповоротно. С Юрием Валентиновичем не прокатывало то, что нарушало главные понятия его жизни. Например, в те времена писателям, как привилегированному классу, полагался паек. Мы были приписаны к магазину «Диета» по соседству. Однажды Юра вернулся из магазина, с грохотом поставил этот пакет и сказал: «Я туда больше не пойду! Мне стыдно». А у нас был грудной ребенок и не меньше пяти гостей каждый день за обеденным столом. И мы стали ездить на рынок.
- Слышала, что он был завзятым болельщиком?
- Он был потрясающим болельщиком и мне привил эту страсть. Его кумиром был легендарный Андрей Петрович Старостин. Юра болел за «Спартак». Если игрались важные матчи, бросалось все. Как-то я его шутливо спросила: «Почему ты на мне женился?», он ответил: «Помнишь, наши играли с чехами на чемпионате мира? Ты прилетела, я тебе не встретил. Ты вошла и спросила: какой счет? И не сказала ни слова упрека». У него в «Другой жизни» герой смотрит спорт по телевизору, что вызывает раздражение у жены, а он говорит: «Неужели ты не понимаешь, что это мой бром, мои «Ессентуки?» Часто они смотрели матчи вместе со Старостиным, и я выходила, понимая, что мешаю им комментировать «без цензуры». Юра был один из столпов спортивной журналистики, он автор знаменитого тогда фильма «Хоккеисты», который был снят по его сценарию.
- У него были какие-то приемы самообороны в жизни?
- Юмор и ирония. У него была потрясающая мать и, когда ее арестовали и повели пешком вниз по лестнице, дети выбежали с ревом. Она остановилась, думала, что прощается навсегда, и сказала: «Дети, что бы ни случились, никогда не теряйте чувства юмора!»
- Наверное, это помогало в отношениях с коллегами по писательскому цеху. В воспоминаниях Юрия Дружникова сквозит острая зависть, даже публикацию в «Новом мире» он объясняет добрососедскими отношениями с Твардовским.
- Грош цена этим «воспоминаниям». Юрий Валентинович с Дружниковым не был знаком. А, во-вторых, с Твардовским, я думаю, можно было есть из одной миски, но к литературе это отношения не имело. Александр Трифонович был абсолютно независимый человек.
- Вы дружили с Твардовскими?
- Юрий Валентинович часто общался с Александром Трифоновичем, а Мария Илларионовна была очень закрытым человеком. На нашем участке был глухой угол. После смерти Юры я уходила туда плакать, чтобы не видел сын. И однажды в ранних сумерках я стояла и плакала, она подошла к забору и сказала: «Ольга Романовна, знаете, что я делала, когда умер Александр Трифонович? Я занималась его библиотекой». Это был намек. Юрий Валентинович хранил очень много чужих рукописей, за которые можно было получить срок, я поняла, что от этого надо избавляться. И ночью перевезла все это к маме и тайком от нее спрятала по антресолям.
Высокое напряжение
- Когда вы узнали, что он смертельно болен?
- Я подозревала, у него были очень плохие симптомы. При тех болях, которые он испытывал, люди бьются головой о стену и молят о смерти. Он только бледнел, пот стекал со лба, как вода. Но он никогда не жаловался. Когда врачи увидели его рентгеновский снимок, они переглянулись, и я поняла, что это конец. Юрий Валентинович был очень мужественным человеком. Хирург профессор Лопаткин зашел к нему перед операцией: «Ну что ж, Юрий Валентинович, на май мы с вами выпьем! Потом переживал: «Зачем я это сказал?» Через день Юры не стало. Он ушел рано, в пятьдесят пять.
- Юрий Валентинович вел дневники. Вам открылись какие-то тайны?
- Дневники были очень скупыми, а, самое главное, что писатели такого уровня самое ценное и потаенное доверяют литературе. Поэтому мне дневники читать не надо было. Я иногда про себя такое узнавала в книгах, что у меня перехватывало дыхание. Я-то знала, о чем идет речь. Юра мне каждый день читал написанное за день. Однажды он мялся-мялся, как нашкодивший кот, а прочитать-то хотелось. Это была очень болезненная вещь про меня. Он спросил: «Ну как, ничего? Выдержишь?»
- Страшно, когда глубоко личные вещи кладутся в копилку, чтобы выплыть в большую литературу.
- Страшно, но какое счастье, что об этом можешь догадаться только ты. У Юрия Валентиновича в том же романе «Время и место» возвращается из лагеря мать, которую он не видел 8 лет. И она перед сном робко подходит к нему, потому что оставила мальчика, а встретила дядьку здоровенного: «Можно тебя поцеловать?» Она наклонилась, поцеловала, от нее пахло земляничным мылом, и он подумал: надо записать «от нее пахло земляничным мылом».
- Иногда бывает наоборот: сюжеты воплощаются в жизни. С Юрием Валентиновичем так случалось?
- Он очень этого боялся. Например, во время нашего тайного романа он привез мне из-за границы очень красивую атласную голубую блузку. А потом очень мрачно спросил: «А почему твой муж ходит в блузке, которую я тебе подарил? Я вчера его видел в ЦДЛ в ней». «Ты с ума сошел? – я рассмеялась. - Председатель бюро секции прозы в женской блузке?!» У него же в «Долгом прощании» похожая сцена. Помните?
- Вот и первая жена Юрия Валентиновича – певица из Большого театра Нина Нелина, присутствует во многих его романах. Он назвал ее ведьмой. Было в ней колдовство?
- Она была красивая, талантливая. Когда Нина пела Розину, на нее ходили смотреть. Золотые вьющиеся волосы, роскошные плечи и зеленые туманные глаза. У Юры была тяга к ведьмам. Одна ему напророчила смерть, другая – последующие браки. В момент ссоры Нина сказала ему: «Подожди, я умру, скоро ты женишься или на редакторше или на Ольге». После ее смерти остался дневник, полный ужасных подробностей и ненависти к Юре. Ее полоумные родители таскались по редакциям с просьбой опубликовать. Правда, они вырвали оттуда самое «жареное» – ее личную жизнь. Мне кажется, Нина видела, что ушла любовь, и это вызывало отчаяние и злобу.
- Он знал, что она была любовницей Берии?

- Мы никогда не говорили об этом, но, думаю, что знал. Слухи ходили. А потом это просвечивает в его прозе. Вы вспомните «Время и место», когда писатель Никифоров спрашивает свою жену Георгину: «Гога, родная, только не обижайся, ты не могла бы описать свои ощущения вчера и сегодня, когда узнала о его конце? Только честно. Абсолютную правду». – «Тебе для романа?» – «Да». Была пауза, он стоял за её спиной и ждал, вдруг она всхлипнула задавленным рыданием: «Ощущения! – И прошептала: – Испытала великую радость…».
- Мне кажется, Юрий Трифонов был источником такого высокого напряжения, что вы не могли не поддаться его влиянию.
- Я «до» и «после» – просто разные люди. Я даже поражаюсь, как он мог меня полюбить. Видимо, что-то увидел во мне. Единственное, что не изменилось: надеюсь, я никогда не была фальшивой. Он научил меня многим важным вещам, в частности, правильно относиться к деньгам: не жалеть, не копить, не дорожить. Однажды сказал замечательную фразу, которую я часто повторяю: «Оль, я иногда доходил до рубля. Уверяю тебя: это не страшно». Он научил меня думать о других в любой ситуации. Когда мы стали выезжать за рубеж, я кинулась покупать шмотки, он мягко сказал: «Ты оставь денег на подарки». За границей перед отъездом устраивал ужин для всех людей, с которыми мы общались: издателя, переводчика, шофера. И это в то время, когда люди жалели су на туалет. Одна не бедная женщина из издательства мне сказала: «Он – единственный русский писатель, который это делает».
- Многие писатели советской поры ушли в небытие, а Юрия Трифонова читают.
- Знаете, он для меня сразу после Чехова. Были писатели, более изощренные в стиле или философии, но так рассказать человеку о нем самом мало кто мог. Очень часто перечитываю «Время и место». Его проза облучает. Даже я, знающая о Юре почти все, рыдаю над его книгами. Он понимал и печаль человеческую, и прелесть жизни, и ее конечность.

Написала в заглавии слово «драма», а подумала – «трагедия». 28 августа исполнилось 90 лет со дня рождения замечательного, но сегодня полузабытого писателя, - Юрия Трифонова (1925-1981).

Как написать о нем? Как рассказать? Показалось, что сделать это мне поможет фильм, снятый по его повести «Долгое прощание» режиссером Сергеем Урсуляком. Фильм, - а я перечитала повесть еще раз, - ничуть ей не уступающий и даже углубляющий, проясняющий и делающий более объемным ее содержание. Фильм был снят в 2004 году. Смотрела – и словно пелена спадала с глаз, словно проявлялась переводная картинка, так отчетливо я увидела то, о чем это и почему называется «Долгое прощание».

В свое время читала эту вещь Трифонова, появившуюся в 1971- м году в толстом журнале вслед за предыдущими «московскими повестями» - «Обмен» (1969) и «Предварительные итоги» (1970) , сразу вызвавшими споры, пересуды и читательский интерес.

Вроде бы и «Долгое прощание», как и первые две, сосредоточено на обычной жизни («Обмен» даже упрекали в «бытовизме», ибо его конфликт крутился вокруг обыкновенного квартирного обмена), разве что герои повести - начинающая актриса и начинающий писатель...

Не было у меня тогда и мысли об «автобиографичности» повествования, о том, что писалось произведение по следам незаживающей раны. Да и что я тогда знала о личной жизни писателя Юрия Трифонова? Очень хорошо запомнилась «очередь за подушками», в которой героиня стоит в конце повествования. Печальный итог жизни актрисы. И вот сейчас, много лет спустя, благодаря редкостной по поэтичности и проникновению в самую суть сюжета картине Сергея Урсуляка, я поняла. «Долгое прощание» - позднее "прости" молодости и неперегоревшей любви, любви, омраченной тяжелой драмой, если не трагедией.

Но по порядку. О чем повесть Трифонова?

Ее действие разворачивается в начале 1950-х, в конце сталинщины.

Молодая вктриса Людмила (Ляля) Телепнева замужем за начинающим писателем Гришей Ребровым, живущим в семье жены. Оба на старте, обоим «не фартит». Ляле не дают ролей, Гришу не печатают.

Мягкая сердцем Ляля, однажды пожалев бездарного драматурга Николая Демьяновича, над которым смеются ее собратья-актеры, втягивается в связь, в итоге сделавшую ее премьершей в театре. Николай, хоть и бездарен, но обладает мертвой хваткой и знает, чего хотят от драматургов идеологи. Этой "мертвой хватки" не хватает Грише. Гриша весь день занимается в библиотеке, читает исторические сочинения, он слаб, беспомощен в решении житейских вопросов. Но он тонок, талантлив, он умеет любить...

Урсуляк рассказал о любви этой молодой пары с помощью черно-белых кадров зимней Москвы, трамваев (в титрах - благодарность трамвайному парку), падающего снега, собаки, приютившейся на остановке, а потом едущей в трамвае вместе с таким же «побитым» Гришей. А как хороша безмолвная сцена, когда двое любящих смотрят друг на доуга сквозь замерзшее зимнее стекло! О любви этих двоих говорит завораживающая музыка Моцарта, Баха и Вивальди, звучащая в картине. Ну и конечно, стихотворение «Снег идет» Бориса Пастернака, прочитанное голосом режиссера и становящееся лейтмотивом фильма, утверждением чего-то, что стоит над бытом, над страшным временем, над поворотами судьбы...

Актриса Полина Агуреева так играет Лялю, что ей не только веришь, но и оправдываешь ее во всем.

О да, она обманывает Гришу, но она хочет ему помочь с помощью «сильного» Николая. Она видит разницу между ними, один – талантливый, но пока не слишком везучий писатель, другой пишет «заказные» пьесы на злобу дня, «д... средней руки».

Ей приходится лавировать в этой жизни, где, не будь Николая Демьяновича, у нее не было бы ролей, где у нее болен отец, а сад, посаженный отцовскими руками, отбирает и вырубает милиция, где мать - в вечной борьбе с зятем и дочерью- бранится и пишет письма «в инстанции».

Чего стоят мытарства Гриши со справками! Справки – это знамение времени, непременный атрибут советского быта. Недаром Урсуляк не пропустил этой линии ни в романе Гроссмана «Жизнь и судьба», где героиня все той же Полины Агуреевой никак не могла раздобыть себе справку с места жительства, ни в повести Трифонова, где несчастный Гриша (alter ego Трифонова) на трех своих «неверных» работах так и не получает от администрации справку для домоуправления.

А без такой справки он как тунеядец может быть выселен из Москвы. Краем уха слышала, что закон о «тунеядстве» снова хотят принять в России. Что ж, реставрация так реставрация. В сталинщину, однако, было кое-что еще покруче.

В повести этот момент смазан. Николай Демьянович привозит Лялю на день рожденья некоего Агабекова. Затем пропадает, Ляля остается у всесильного «начальника», который лезет к ней с объятиями, но она вырывается и убегает. Так в книге.

Но не так в фильме, не убоявшемся восстановить подлинную картину (авторы сценария Эльга Лындина и Сергей Урсуляк).

Дом, куда кондовый драматург привозит Лялю, принадлежит Лаврентию Берии. Это его очки, его цепкий взгяд, направленный на новую жертву. Звучат грузинские песни, Лялю тоже просят спеть – и отказаться нельзя. Актриса Полина Агуреева поет свою собственную песню на стихи Цветаевой «Моя маленькая». Чудесная песня, прекрасно исполненная! Но ни Бог, ни иконка, ни ангел, в ней упоминаемые, не могут спасти Лялю от дьявольщины, от насилия. Драматург советует ей по телефону «вести себя хорошо», Лаврентий Павлович, встретив сопротивление, угрожает: «В противном случае...», а бедная жертва, поняв, что попала в западню, только и может, что выдавить из себя улыбку и спросить: «А Николай Демьянович очень вас боится»?

Страшная сцена. Страшны рыдания несчастной женщины под окнами ближайшего помощника советского самодержца.

Реальная жертва насилия ушла из жизни в возрасте 43-х лет. Говорю о , первой жене Юрия Трифонова. Была она оперной певицей, колоратурным сопрано, обладая прекрасными внешними и вокальными данными, была принята в Большой театр, пела Розину в «Севильском цирюльнике»...

Красивая молодая солистка понравилась Берии. В 1956 году в Большом театре был обнародован список актрис, которых возили к Лаврентию Павловичу. Как это могло случиться? По какому праву? Кто смел горе и трагедию этих несчастных женщин сделать достоянием общества! К ранам внутренним кто посмел добавить еще и позор разглашения?! Вообще эта сторона сталинщины еще недостаточно известна.

Когда-то в Перестройку читала книгу Ларисы Васильевой, рассказывающую о наложницах Берии, сластолюбивого слуги Главного сатрапа. Страшные, ужасающие истории, искалеченные женские судьбы. Но палач и развратитель, губитель человеческих душ ушел от ответа, ушел от суда. За все ответили невинные жертвы, получив, кроме искореженной судьбы и надломленной психики, еще и сплетни и злоязычие окружающих.

Нина Нелина ушла из Большого, сначала пела в Госконцерте, потом уволилась и оттуда.

Первый брак Юрия Трифонова, длившийся 15 лет, был не слишком удачен. Молодые любили друг друга, но часто ссорились, тяжесть быта несла на себе жена, она же воспитывала дочку.

А Трифонов с начала 1950-х по начало 1960-х, целое десятилетие, где-то пропадал. Обычно это десятилетие писательского молчания объясняют литературными причинами.

После повести «Студенты» (1950 год, писателю всего-навсего 25 лет), удостоенного Сталинской премии третьей степени, он-де ищет себя, ищет свою тему... Трифонов уезжает из Москвы, уезжает от семьи, только в Туркестан за эти годы он ездил восемь раз. Нет, не клеилась его тогдашняя жизнь, и не была ли трещина в семейных отношениях проложена той страшной ночью в квартире человека со змеиным прищуром?!

В фильме, как, впрочем, и в повести, Гриша Ребров уезжает. Жизнь с Лялей у него не сложилась, начинался какой-то иной период, приведший его к успеху и известности. Гришин прототип, писатель Юрий Трифонов, в 1970–е создал свои лучшие произведения – повести «Другая жизнь», «Дом на набережной», «Старик», роман «Время и место».

Мне показалось, что в Грише Реброве режиссер Урсуляк увидел не только молодого Трифонова, но и себя, ведь линия его собственной жизни – с ее зигзагами - поразительно напоминает трифоновскую. В актере Андрее Щенникове очень большое сходство с молодым Сергеем Урсуляком, впрочем, как и с Трифоновым. В фильме столько нежности и любви, что становится ясно: режиссер привнес в картину свои воспоминания, свою ностальгию и боль. Несколько раз звучат в фильме слова Достоевского, что человеку для счастья нужно столько же счастья, сколько и несчастья. Молодые годы, первая большая любовь - невзирая на все разочарования и потери - бесконечно притягательны для всех нас.

Трифонов ушел из жизни очень рано, в пятьдесят пять лет... Не сомневаюсь, что тяжелым грузом на его совести лежала смерть его первой жены. Перед ее роковым отъездом на отдых в Друскининкай, они поссорились, а на ее телефонный звонок оттуда, с просьбой чтобы он приехал, он не отозвался. Нина Нелина умерла 26 сентября 1966 года. Официальная причина ее смерти – инфаркт миокарда. Но ходили слухи, что она наложила на себя руки, приняв большое количество снотворного.

Любовь, смерть, судьба...

Один из последних рассказов писателя из цикла «Опрокинутый дом» (1981) называется «Вечные темы». Помню этот рассказ как сейчас. Писатель встречает за границей своего бывшего редактора, когда-то отвергнувшего его рассказ со словами: «Опять у вас вечные темы!». Этот старый, истрепанный жизнью человек рассказывает писателю о своей судьбе – несчастная любовь, смерть близкого человека... Увы, никуда от них не денешься - ни в жизни, ни в литературе - от этих вечных для человеческого рода «вечных тем»!

К двадцати пяти годам пианист и композитор Даниил Трифонов сумел покорить мир своим искусством. Ему рукоплещут в лучших концертных залах Европы, Америки и Японии. Он мастерски исполняет произведения Шопена, Чайковского, Моцарта и других знаменитых музыкантов.

Несколько раз этот юный пианист получал первую премию на состязаниях мирового уровня, а один раз на конкурсе имени Шопена в Варшаве получил третью премию. Каждый день Даниил Трифонов репетирует от шести до восьми часов. Если, говорит он, у него отобрать инструмент, то это будет нестерпимой мукой.

Биография Даниила Трифонова

Родился «поэт клавиатуры» 5 марта в 1991 году в Нижнем Новгороде в семье музыкантов. Отец мальчика, Олег Трифонов, по молодости занимался панк-роком, но спустя годы стал изучать более серьезную музыку. Сейчас он - композитор, мама преподает теорию музыки в музыкальной школе, а бабушка руководит хором. Даже прабабушка и прадедушка юного музыканта пели в свое время и были сборщиками аккордеонов. В пять лет маленький Даниил, как и положено детям музыкантов, имея абсолютный слух, заинтересовался музыкой и сел за фортепиано.

В восемь лет он уже исполнял «Семнадцатый концерт» Моцарта с симфоническим оркестром филармонии Нижнего Новгорода. Мальчик не без улыбки вспоминал, как во время концерта у него выпал молочный зуб. Уже тогда проявилась сильная воля будущего композитора - свою партию мальчик доиграл до конца.

Школа имени Гнесиных

Через годы Даниил вспоминал, как на одном концерте в Америке внезапно погас свет. Музыканты в оркестре продолжали играть, включив фонарики мобильных телефонов, и юноша, несмотря на начальный порыв прекратить музыку, доиграл до конца наощупь.

Решив развивать незаурядный талант отпрыска, родители переехать в Москву с одной целью: отдать Даниила учиться в специальную музыкальную школу имени Гнесиных. С 2000 года Даниил Трифонов стал учеником преподавателя Татьяны Зеликман.

Первый педагог

Имя Татьяны Зеликман хорошо известно среди пианистов и музыкантов, ее учениками являлись также Константин Лифшиц, Михаил Мордвинов, Александр Кобрин, Алексей Володин и другие исполнители. И, конечно же, благодаря ней и той работоспособности, которую Татьяна Зеликман привила Даниилу, он выиграл на конкурсе, организованном в Москве в память Петра Ильича Чайковского, и в Тель-Авиве на конкурсе имени Артура Рубинштейна (получил первую премию).

Чувствуя в себе композиторские задатки, Даниил Трифонов в пятнадцать лет поступает учеником к композитору академического направления, доценту ПСТГУ имени Гнесиных, ведущему класс композиции в МССМШ им. Гнесиных, Владимиру Борисовичу Довганю. Ему даже удается сочинить собственную композицию под названием «Рахманиана», в которой юноша старается следовать классическим традициям. Учеба занимает три года - с 2003 по 2006 год.

Встреча в Америке

На этом Даниил Трифонов, пианист и композитор, не успокаивается и решает продолжить учебу в Соединенных Штатах Америки. Он поступает в Кливлендский институт музыки. Там он знакомится со своим учителем Сергеем Бабаяном. Этот замечательный педагог и музыкант, попавший в Америку совершенно случайно, сразу же разглядел талант юного пианиста.

При первой встрече Даниил пришел одетый, как и подобает молодому человеку его лет, в майке и джинсах, чем чрезмерно удивил педагога, но это обстоятельство не помешало их творческому союзу. Чтобы совмещать концерты, подготовку к конкурсам и учебу, Даниил Трифонов переходит на специальную программу Artist Certificate, позволяющую проводить больше индивидуальных занятий, сократив при этом некоторые предметы.

Музыкальные конкурсы

Готовясь к музыкальному конкурсу, который должен пройти в городе Вербье (Франция), пианист с помощью учителя (Сергея Бабаяна) выбирает композицию Шопена, тогда как большинство конкурсантов останавливаются на «Третьем фортепианном концерте» Рахманинова. Шопен в исполнении Даниила звучит и на конкурсе в столице Польши - Варшаве, и на конкурсе имени Чайковского в Москве. На самом деле это был рискованный шаг, но Даниил Трифонов сделал его и не прогадал. «Мистик фортепиано» получил первый приз на всех конкурсах.

Эта победа позволила юному пианисту играть в лучших концертных залах мира. С ним согласны сотрудничать многие современные дирижеры, такие как Михаил Плетнев, Невилл Маринер, Кшиштоф Пендерецкий, Владимир Федосеев, Алан Гилберт. Пианист гастролирует с концертом по всему миру и выступает с крупнейшим мировым оркестром Великобритании (Лондонский симфонический оркестр), с оркестром Мариинского театра под управлением Валерия Георгиева и с другими оркестрами.

Сила воли юного музыканта

Даниил Трифонов с помощью многочисленных конкурсов смог закалить себя. Он никак не реагирует на похвалу, а вот критику любит, хотя в последнее время ее слышит все меньше. Юноша старается планировать рабочий день, и если в плотном графике ему все же удается найти время для отдыха, то предпочитает провести его с друзьями, поехать за город, посетить музеи.

Даниил Трифонов - пианист, биография которого, несмотря на юный возраст, довольно насыщенная. Он любит лицезреть полотна Врубеля, Кандинского, Серова, Рембрандта, Эль Греко. Изобразительное искусство дает ему дополнительную энергию, и его отголоски можно услышать в том, как Даниил исполняет Скрябина, Чайковского, Рахманинова, Шопена.

Собственная музыка

Сейчас этот одаренный молодой человек пишет и оркестровую, и камерную музыку, есть у него концерт для фортепиано. Сочинение композиций он считает главным делом в своей жизни, но пока не может полностью посвятить этому время.

Концерт Даниила Трифонова проходит безупречно, но перед этим он вместе с наставником тщательно готовит программу. Они просматривают все нюансы, разбирают технические подробности, которые понятны лишь им одним. Когда дают концерт с оркестром, обязательно просматривают и настраивают соответствующий ритм. И это очень важный момент, так как при несогласованности с оркестром может возникнуть какофония, или же музыканта просто не услышат в зале.

Имея сильную волю, Даниил Трифонов перед выступлением собирает ее в кулак и сосредотачивается на музыке. Он старается не слушать исполнения других конкурсантов, так как это расхолаживает артиста. В лучшем случае прислушивается к тому, как звучит то или иное исполнение, чтобы прочувствовать акустику концертного зала. Его наставница и педагог Татьяна Зеликман, работая в Израиле, попросила Даниила провести мастер-класс «Тель-Хай», и после этого все ее восемьдесят учеников решили стать новыми Трифоновыми.

Юрий Трифонов был горожанином, и вся слезная горечь «народных мстителей» Федора Абрамова и Владимира Тендрякова была ему недоступна.

Он принадлежал - сословно, по рождению - не к жертвам, невинным жертвам «революционных бурь», и даже не к «попутчикам», а к революционной номенклатуре, которая сначала делала эту чертову революцию, а потом скакала на ней, восхищаясь и кое-что оспаривая по мелочам, но все-таки больше восхищаясь: когда на коне, когда под конем, но все же галопом, не слезая с этой буденовской конницы. «По нехоженым тропам протопали лошади, лошади, неизвестно к какому концу унося седоков». Концы такого рода были описаны самим Трифоновым в «Доме на набережной», в «Возвращении Игоря» и в рассказе «Прозрачный летний полдень». Но не поднимается рука считать жертвами этих всадников Апокалипсиса, ибо жертвы по определению пешеходы.

Интеллигенция, равнодушная зачастую к Федору Абрамову и Владимиру Тендрякову, задиристым и занозистым «деревенщикам», почитала и нежно любила Юрия Трифонова, ибо они всегда были одной крови и одной плоти: смиренные московские муравьи, жившие по законам и правилам муравейника, и правила эти предполагали наличие как неоспоримо авторитетных маток, так и муравьедов. Булат Окуджава, с которым Юрий Трифонов был достаточно близок, очень хорошо понимал бедных муравьев, создающих кумиры, потом разоряющие муравейники и топчущие муравьишек. «Мне нужно на кого-нибудь молиться. Подумайте, простому муравью вдруг захотелось в ноженьки валиться, поверить в очарованность свою!» Сотворить себе богиню - это мило и трогательно. Но, как правило, муравьи творят себе Бога, причем из любого попавшегося под руку фонарного столба. Ленин, Сталин - все годится. В муравейнике, в котором вырос Юрий Трифонов, были именно такие кумиры. Могучий талант Юрия Трифонова всю жизнь бунтовал и оспаривал этот муравьиный жребий. Он был тончайшим критическим реалистом, беспощадным и к себе, и к смиренной советской интеллигенции, и к поколению, «поколению обреченных» (А. Галич). Это было стыдно, но это была правда, одинаковая и для троечников-обывателей - «оглоедов» (терминология из «Дома на набережной»), и для отличников-идеалистов - «осьминогов». До Трифонова такую оглушительную пощечину интеллигенции и себе закатывал только Чехов. Они с Трифоновым окучивали одно поле; правда, Чехов не верил еще и в народников и не писал им од, в отличие от Трифонова с его «Нетерпением». Наш московский муравей, впрочем, как и Антон Павлович, не пытался выйти за пределы муравейника. Чехов не искал «лучей света» в «темном царстве». Чехов знал, что сумерки - навсегда, а Трифонов понимал, что никогда не выйдет за пределы муравейника, в котором он родился в августе 1925 года, прожил свои 56 лет и умер в нем же - в 1981 году, в марте.

Он видел, как падали гордые головы

Юрий Валентинович Трифонов был внуком и сыном революционеров: меньшевиков, большевиков, фанатичных, упертых, советских до мозга костей. Впрочем, мы с ними давно уже знакомы: Юрий Валентинович от нас ничего не скрыл, Игорь, или Горик из «Исчезновения» - это он и есть, и все его родственники, жильцы Дома на набережной, советский истеблишмент, не бравший взяток (но взявший у страны, у себя, у своих детей человеческую, обычную, восхитительную, не легендарную и не катастрофическую жизнь), населяют этот роман и даже выплескиваются в «Дом на набережной».

Итак, фамильные портреты, портреты эпохи, среди которых умному, трезвому идеологическому атеисту Юре было так страшно жить. Бабушка по матери, Татьяна Александровна, урожденная Словатинская, жившая долго и горячо, с 1879 года аж до 1957-го, была профессиональной революционеркой, хорошей знакомой Сталина: она отправляла ему посылки в ссылку. А Сталин ей писал: «Милая, милая, как мне вас отблагодарить?» Бабушка участвовала в Гражданской войне (были ведь и комиссарши в пыльных шляпках), потом строила коммунизм, социализм, тоталитаризм, и все с одинаковым энтузиазмом, ни разу не усомнившись в деле Ленина-Сталина, колеблясь вместе с линией партии. Дед, Абрам Павлович Лурье, разнообразия ради меньшевик-подпольщик, а двоюродный брат - советский политический деятель А. Сольц, по «Исчезновению» - главный партийный арбитр.

Родители тоже не подкачали. Валентин Андреевич Трифонов, отец писателя, был революционером до 1917-го (родился он в 1888 году и успел «поучаствовать»), а после достиг «степеней известных» и стал председателем Военной коллегии Верховного суда СССР. Причем у нас нет данных, что он отказывался ходить в этой упряжке по отношению к тем, кого успели осудить и расстрелять еще до 1937 года, а ведь процессы шли косяком: Промпартия, дело Рютина, троцкисты, зиновьевцы, миллионы крестьян, а до этого еще и красный террор. Эти всадники были сговорчивыми ребятами, и Главному Жокею не надо было даже напрягаться. Мама Юры была, слава Богу, из другого карасса: всего-навсего инженер-экономист, Евгения Абрамовна Лурье. Она дожила до 1975 года, увидела Юрины вещи в журналах и книгах и даже успела сама стать детской писательницей (Е. Таюрина), впрочем, малоизвестной.

Брат отца писателя был командармом. Евгений Андреевич тоже выведен в «Исчезновении». Он был конфликтен и неуживчив, все время боролся с «негодяями и мерзавцами», обывателями и рвачами, поэтому его то и дело смещали, лепили партийные выговоры и «прорабатывали». Брат Валя, «верховный судия», все время защищал своего старшего братца, а когда не получалось, они шли к Сольцу, и Сольц выручал. Впрочем, бунтовал Женя в рамках допустимого, иначе бы не дожил и до 1937-го. У Жени был сын. Жора (Георгий), впоследствии писатель-невозвращенец Михаил Демин, очень нетипичное явление для этой кавалерийской семьи. Он и есть тот самый Мишка из «Исчезновения», закадычный друг, с которым они с Юрой вечно дрались и шкодничали. Была у Юры еще и сестра Таня, Тинга, та самая Женька из «Исчезновения», плакса и ябеда, вечно съедавшая первой все лучшие сласти.

Когда Юре было шесть лет, семья переехала в Дом на набережной. Счастливая номенклатурная жизнь: горячая вода, центральное отопление, консьерж от НКВД, лифт с бархатной скамеечкой, спецпайки и спецраспределители. У Юры было счастливоедетство: велосипед, теннис, Серебряный бор, спецдача, купания, шумные именины с собственным мороженым, шоколадные вафли в форме раковин. Хорошая школа, хорошие товарищи из того же Дома. А здесь мы пойдем прямо по канве «Дома на набережной»: вундеркинд-сочинитель (Антон), бедный и завистливый плебей из барака (Глебов), сынок крупного начальника (Шулепа), тургеневская девочка, «осьминожица» (Соня); парк, розыгрыши, мечты о будущем, гербарий. Но от Дома на набережной слишком близко до Лобного места.

Мать взяли в 1938-м, из Дома выселили в 1939-м, до войны оставалось два года, а школу он закончил уже в войну, в Ташкенте. Слава Богу, не попал на фронт и не сгинул, как Мур (Георгий, несчастный сын несчастной Марины Цветаевой). Но «сына врага народа» не брал ни один вуз, ему пришлось работать (ради рабочей карточки и хорошей зарплаты) на авиационном заводе - диспетчером и слесарем. Потом удалось устроиться редактором заводской многотиражки. Рабочий стаж (палочка-выручалочка для троечников и отличников-нелегалов) был набран, и Юрий Трифонов поступил в Литературный институт им. М. Горького, который и окончил в 1949-м.

Первые новеллы, еще слабые, он посылал в лагерь матери. Она одобряла… В 1950-м выходит роман «Студенты», в 1951-м за него выписали Сталинскую премию третьей степени. Роман убогий, но по тем временам свеженький, непосредственный, психологичный, хотя есть неприятный, в духе «директивных документов», сквозной диалог правоверного профессора и профессора-«космополита».

В 1952 году Юрию Трифонову повезло попасть в командировку в Каракумы. Этого хватило надолго. Экзотика, Туркмения, нравы. Он вырабатывал стиль, набивал руку, люди сами сбегались в рассказы. Ничто земное не было ему чуждо, но он укрывался в пустынной экзотике, как в скорлупе.

Бремя страстей человеческих

Укрываться было легко и в спортивную тематику. У Трифонова получались классные рассказы о спортсменах. А в 1955-м был реабилитирован отец. До ХХ съезда, в первых рядах, именно в силу своей правоверности.

«Утоление жажды» - все вокруг каналов и оросительных проблем Туркмении - выходит в 1963 году. «Растет урюк под грохот дней, дрожит в дыму кишлак, а меж арыков и аллей идет гулять ишак» - привет нам всем от Ильфа и Петрова и создателя этой стихотворной матрицы Остапа Бендера. Писатель сам знал цену этой макулатуре, «Студентам» и «Утолению жажды». Это был пароль, чтобы дали спокойно жить на советской территории. И он жил. Женился в 1949-м на красавице, оперной диве и колоратурном сопрано Неле Нюренберг, дочери известного художника Амшея Нюренберга. В 1951-м у них родилась дочь Ольга, сейчас она живет в Дюссельдорфе. Но всадники Апокалипсиса и Революции (впрочем, это одно) являлись Трифонову по ночам, и в 1965-м он пишет свой акт реабилитации отца - документальную повесть «Отблеск костра». Да, к покаянию в стиле Тенгиза Абуладзе, к выбрасыванию на свалку трупа отца, он был явно не готов. Повесть - апологетика кровавых событий на Дону и, значит, расказачивания. Здесь нет середины и полутонов. Если был прав Трифонов-старший, если был прав его брат-командарм, значит, неправы братья Мелеховы, расстрелянные Петро и Гришкин тесть. Жалкая оттепель кончалась, а ведь в повести есть и 1937 год, и она еле успела пролезть в цензурную щель. Но вещь вышла слабой. Все бремя человеческих и революционных страстей Трифонова уместилось в роман «Нетерпение». Это уже большая литература, и не какой-то отблеск, а просто вулкан, лава, извержение. 1973 год, тишайший застой, мороз, безвременье на все времена. Могло ли у Юрия Трифонова хватить сил на исторический ревизионизм, на понимание того, что народовольцы были неправы, что они были убийцы, что именно с них начались и красный террор, и 1937 год, и Юрино горькое отрочество? Могло хватить сил, хватило бы и ума. Но он не захотел это отдать. Мир был подл, прозаичен, все бились за лишние метры, лишние рубли, все ходили по стеночке, и московский муравей Юрий Трифонов вместе с ними. И ему казалось, что лихие народовольцы, которые отказывались от всех земных благ и клали жизнь на алтарь отечества - герои и образец для подражания. А то, что народовольческие буревестники высидели сталинских соколов - это оставалось за кадром. И ведь получилось! Неверно, недостоверно, вредно. Но более чем талантливо. Заклятие революционеров всех времен, от якобинцев до большевиков. Заклятие и проклятие. «Лихорадка, сжатая в декретах, как в нагих посылках теорем». Умом понимаешь, что правы Александр IIи Лорис-Меликов. Но наше интеллигентское нутро не может признать правоту жандармов и палачей, которые были на службе у достойного царя и достойного министра. Мы до сих пор в плену чар Желябова, Перовской, Кибальчича, Клеточникова и Дворника. Словом, одни достойные люди ошибочно убили другого достойного человека, а он отправлял на эшафот их, и все вместе они убили страну и наше будущее. Неистовство Трифонова и его героев - как та цитата про теоремы и декреты из Павла Антокольского. И Борис Пастернак не остался равнодушен к этой магии. Его поэма - просто эпиграф к «Нетерпению». «Но положенным слогом писались и нынче доклады, и в неведеньи бед за Невою пролетка гремит. А сентябрьская ночь задыхается тайною клада, и Степану Халтурину спать не дает динамит».Ну что здесь может сказать честный буржуазный либерал? «…буржуй заплакал и пошел на сеновал, где роллс-ройс его стоял».

Летописец тонущих подводников

Но надо было жить, и Трифонов жил, даже неплохо. Без роскоши, да к ней «сын врага народа» и привыкнуть не успел. По крайней мере жен он менял, хоть и не видел в них богинь. А туфельки были старенькие, пальтишки - легкие и руки - натруженные: ведь писатель мало зарабатывал, не выбивал путевки, публикации, гонорары. Был аскетом и бессребреником.

Второй раз он женился в 1968 году, на коллеге, редакторе серии «Пламенные революционеры» Алле Павловне Пастуховой. Она приучила его хозяйничать: покупать хлеб, носить в прачечную грязное белье, бегать за кефиром. Бедный писатель даже на свидания ходил с грязным бельем. А на свидания он ходил к третьей жене, самой преданной, самой верной, самой непритязательной, к Ольге Романовне Мирошниченко, писательнице (ее творчество, правда, муж не ставил ни во что).

Их любовь началась в 1975 году, в 1979-м Ольга родила сына Валю (названного в честь деда), и они поженились. Оба, страдая и мучаясь, разрушили свои семьи, но все-таки соединились. Ольга сняла с писателя все заботы - он больше за кефиром не ходил. Деньги он раздавал, даже последние. Зашла как-то родственница, она хотела ехать на виноградники в Испанию, зарабатывать на джинсы и еще кое-что сыну и мужу. Трифонов и отдал ей первую заработанную за перевод в Германии валюту. Ольга не возроптала, она не роптала никогда, она служила своему кумиру - русскому классику.

А Трифонов начинает писать об униженных и оскорбленных ХХ века: о служивой советской интеллигенции, чья маленькая жизнь была навеки переехана «черным вороном». Он писал и о себе, но ему дано было выплеснуть свою тоску, свое унижение на страницы книг: бесспорный шедевр «Обмен», «Предварительные итоги» (1970), «Долгое прощание» (1971) и «Другая жизнь» (1975). В 1976-м выходит великий «Дом на набережной» (да благословит Бог Сергея Баруздина, редактора «Дружбы народов»). Разоблачительное «Исчезновение» выйдет уже под новую оттепель, посмертно, в 1987 году. Покатились в сборники и четыре жемчужины, четыре гениальных рассказа 1960-х годов: «В грибную осень», «Был летний полдень», «Вера и Зойка», «Голубиная гибель».

Юрий Трифонов заступался за «Новый мир» и за Твардовского, который всегда его печатал. Не помогло. Генрих Белль предложил его кандидатуру Нобелевскому комитету (о, этот наш добрый гений Белль!), и Трифонова выдвинули на Нобелевку в 1980 году, но не успели. Ничего не успели. Писатель умер в 1981 году. Рак почки. Лопаткин сделал операцию прекрасно, но образовался тромб. А средства предотвратить это были только на Западе. Издатели из-за бугра и друзья оттуда же давали деньги, можно было оперировать там, но не дали иностранного паспорта. Предпочли похоронить на Кунцевском кладбище. А вдруг останется, как родственник, Миша Демин? Боялись бунта на похоронах, но бунта, как всегда, не было.

Шедевры Трифонова очень страшны, страшно ничтожество героев, весь этот мизер! Высеченный коллегами Ганчук, который сам сек за инакомыслие, и спившийся кладбищенский сторож Шулепа, и безумная Соня. Герои «Обмена», готовые заложить душу за лишнюю комнату. (Хотя они далеко не так преступны, как честные фанатики «Нетерпения».) Герой «Голубиной гибели», чьего соседа, тихого библиотекаря, увозят ночью, а жену, дочку Маришку и бабушку выселяют на окраину города. И такова эта жизнь, что управдом Брыкин, застращав героя - тихого пенсионера, вынуждает его убить лично любимых голубей. И Верка, и Зойка из одноименного рассказа, правнучки Акакия Акакиевича, даже о шинели не смеют мечтать. И у Нади и ее мужа Володи из «Грибной осени» нет уже сил ходить в театры и на концерты: работа, дети, однокомнатная квартира (они с двумя мальчишками в комнате, мать - на кухне, больше негде спать). А Ольга Робертовна из Риги в «Летнем полдне», отсидев срок вместо мужа-революционера (муж умер, сын застрелился), все вынесла, как ломовая лошадь, и не возроптала. Недаром «Обмен» в Театре на Таганке шел под Высоцкого: «Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше - наш SOS все глуше, глуше. И ужас режет души напополам».

Суши не было. Юрий Трифонов передал в эфир последние позывные лодки с советской интеллигенцией. Лодка утонула.